"Милан Кундера. Подлинность" - читать интересную книгу автора

сказать, что годы придавали этой красоте особую выразительность.
Фраза Шанталь все не шла у него из головы, и он принялся сочинять
воображаемую историю ее тела: оно было затеряно среди миллионов других тел
вплоть до того дня, когда на нем остановился чей-то страстный взгляд и
выхватил его из расплывчатого множества; потом взглядов становится все
больше, они воспламеняют это тело, несущееся отныне по миру подобно
пылающему факелу; для него наступает пора светоносной славы, но вскоре
взглядов становится все меньше, свет мало-помалу начинает угасать - и так
вплоть до того дня, когда это тело, полупрозрачное, призрачное, а потом и
вовсе незримое, начинает бродить по улицам в виде крохотного бездомного
небытия. И посреди этого пути, ведущего от первой незримости ко второй,
мерцает фраза "на меня больше не оглядываются мужчины", мерцает, словно
красная сигнальная лампочка, извещающая о том, что неуклонное угасание тела
уже началось.
Сколько бы он ни твердил ей о том, как он ее любит и какой красивой она
ему кажется, его влюбленный взгляд все равно не мог бы ее утешить. Потому
что взгляд любви - это взгляд, говорящий об одиночестве. Жан-Марк думал о
любви-одиночестве двух состарившихся существ, ставших невидимками для
других: печальное одиночество, прообраз смерти. Нет, она нуждается не во
взгляде любви, а в множестве взглядов чужих, грубых, похотливых, таких, что
останавливались бы на ней без намека на симпатию, избирательность, нежность
или хотя бы вежливость - фатально и неотвратимо. Такие взгляды удерживали
бы ее в людском обществе. Взгляд любви разлучает ее с ним.
С горечью он вспоминал о головокружительно быстром начале их любви. Ему
не пришлось ее завоевывать: она была завоевана в первый же миг.
Оборачиваться на нее? С какой стати. Она с самого начала была с ним, подле
него, напротив него. С самого начала он взял на себя роль сильного, а она --
роль слабой. И это неравенство легло в основу их любви. Неравенство ничем не
оправдываемое, единственное в своем роде. Она оказалась слабее, потому что
была старше.
14
Когда ей было лет шестнадцать-семнадцать, она обожала одну метафору;
придумала ли ее она сама, услышала ли где-то, вычитала? Все это не важно: ей
хотелось быть запахом розы, запахом всепроникающим и неотразимым; ей
хотелось розовым ароматом войти во всех на свете мужчин и их руками обнять
всю землю. Всепроникающий аромат розы: метафора приключения. Эта метафора
звучала на пороге ее зрелости как романтическое обещание сладкого
беспутства, как приглашение к путешествию от мужчины к мужчине. Но поскольку
она не была рождена для того, чтобы менять любовников, эта лирическая и
смутная мечта быстро увяла после замужества, которое обещало быть спокойным
и счастливым.
Много позже, когда она рассталась с первым мужем и уже который год жила
с Жаном-Марком, им довелось как-то оказаться на морском побережье: они
обедали на дощатой террасе над самой водой; от всего этого у нее сохранилось
ярчайшее впечатление белизны; доски, столы, стулья, скатерти - все было
белым, стекла фонарей на набережной были выкрашены в белую краску, белый
свет из лампочек струился в еще не померкшее летнее небо, где луна, тоже
совершенно белая, так и выбеливала все вокруг. Но вот что странно: купаясь в
этой белизне, она мучилась от невыносимой тоски по Жану-Марку.
Тоски? Какая еще тоска могла ее томить, если он сидел тут же, напротив?