"Анатолий Кучеров. Служили два товарища... " - читать интересную книгу автора

летая бомбить, я видел врага перед собой.
Вначале полеты были похожи на тяжелый мучительный сон с пробуждением в
"порту", где цветут деревья, поют птицы, где чистят ботинки, надевают новый
китель и пришивают к нему подворотничок, где возвращаются все человеческие
чувства. Но постепенно полеты в бой стали привычным, почти будничным делом.
А вот спокойная, мирная жизнь обратилась в странный туманный сон.

* * *

Фронт приближался с головокружительной быстротой.
Началась эвакуация Ленинграда.
Я попросил разрешения отправить семью, и так как в то время в полку
экипажей оказалось больше, чем машин, меня отпустили.
Дома я застал необычайный переполох. В комнатах все было перевернуто
вверх дном.
Отец вернулся на работу в депо, несмотря на возражения врачей. Его
приняли, однако потом предложили эвакуироваться, и это его возмущало. В день
моего приезда на повестке семейного совета стоял один вопрос: ехать или не
ехать?
- Эх, были бы мы с Петровичем такие, как в Октябре, показали бы
гитлерам, почем фунт лиха. И вам бы показали, дорогие сынки!.. Да разве так
воюют! - говорил отец, грустно разглаживая усы. - Нет, в наше время так не
воевали. В наше время был порядочек: вырыл окоп и сиди. И лето пройдет, и
осень пройдет, и снег выпадет, а ты все постреливаешь, конечно, до
подходящей минуты. А там "ура" - и вперед! А у вас какой-то... Ну, давай
обедать.
Мы обедали, и снова начинались разговоры - ехать, не ехать...
К вечеру завесили окна. Отец выбежал в садик и закричал оттуда:
- Ничего не умеете! В спальной, в спальной поправь, мать!
Сестра вернулась только поздно вечером. Она рыла за Стрельной окопы.
Она была вся в пыли: брови, ресницы - серые.
- Аннушка, ты как мельник, - сказал я. Мне было грустно, но я не хотел,
чтобы родные заметили, как мне тяжело.
- Какой я мельник, я ворон! - пропела Аннушка и заплакала.
- Ну вот еще, прекратить! - прикрикнул отец. Он храбрился и держался из
последних сил. Но я заметил, как он осунулся, постарел и даже сгорбился за
это время.
Артель, в которой работал Петрович, закрылась, и старики решили не
расставаться.
- Куда твой отец, туда и я, Саша, - обстоятельно объяснил мне
Петрович. - Вместе воевали, вместе жили, вместе и поедем. А без работы не
останусь... Ничего, что я портной-художник; буду шить ватники, оно сейчас
пользительней, - объяснил он за чаем, пока Аннушка умывалась, а мать ушла на
кухню.
Но несмотря на то, что отец, Петрович, мать и сестра бодрились, никто
из них не знал, как лучше поступить, на что решиться.
Впервые в жизни я почувствовал себя решительнее отца, прямого и в
молодости крутого человека.
Быть может, вся эта история с отъездом затянулась бы надолго, если бы
не помог случай.