"Андрей Кучаев. Темная сторона любви (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

замечать моих художественных талантов - предубеждения против "осси" давали
себя знать даже в таком пустяке. Я таскал в ее японский внедорожник
"Мицубиси", похожий на броневик, коробки с проданным или отслужившим
товаром. Разгружал новые образцы. Иногда помогал расставлять манекены.
Иногда она доверяла мне расставлять в витрине болванки для шляп.
Давешние руки были свалены в комнатушке за торговым залом, где мы
сидели во время обеденной паузы и пили кофе с печеньем.
Здесь стоял частенько и шпиц, когда не использовался в декоративных
целях, "не вписывался в гамму", как говорила рыжая. Вообще-то он
использовался как сиденье во время примерки редко выставлявшейся стильной
обуви. Я старался на него не садиться. У меня даже завелся в подсобке "свой"
стул. Английский, обтянутый темной кожей дорогой стул стиля чиппендейл.
Спустя примерно месяц я не выдержал и уступил. Иначе не назовешь. Не
ей - своему неудержимому желанию, которое она вызывала. Со мной никогда
такого не было раньше. Такое может понять только тот, кто испытал что-либо
подобное к не очень красивой, совсем не молодой женщине. Событие это было, я
имею в виду ослепление возникшей страстью, для меня в ту пору по-своему из
ряда вон выходящим, как явление в доме в свое время новой жены отца или деда
Соломона.
Предвестием других неординарных событий. Раньше мои пристрастия
ограничивались женщинами гораздо более молодого возраста. Вероятно, я и
остался холостым из-за этой моей тяги к молоденьким, на которых жениться для
меня с каждым годом представлялось все недоступнее.
Правда, лет пять назад я все-таки женился на медсестре много моложе
меня, но хорошего из этого ничего не вышло. Мы расстались не очень мирно, на
нее и ее ребенка я буду, похоже, выплачивать из своих скромных доходов
"брачную десятину" всю оставшуюся жизнь: она не спешит работать, а ребенок -
получать образование. А "десятина" - едва ли не треть моих доходов.
Хотел, было, я уже ставить крест и на молодых, и на перезрелых, как
жизнь вытолкнула меня к той, о какой, как оказалось, грезил кто-то во мне, а
я сам того даже не сознавал.
В ней, этой рыжей хозяйке, отлилось с запозданием воплощенное женское
плотское соблазняющее начало, не осознаваемое его источником. Рядом со мной
постоянно ходила кукла, манекен, живее самой живой самки. Колыхание всех
частей и форм было вызовом, бесстыдным и невинным ввиду непреднамеренности.
Большая грудь постоянно меняла форму, повинуясь даже не позе, а порыву
переменить оную. Бедра оживали, как-то непрерывно перетекая в ягодицы, а
живот дрожал, как спрятанный под платьем любовник, припадая к талии и ниже.
Спина сверху донизу являла ожившую деку неведомого музыкального инструмента,
вместо музыки исторгавшего потрескивание корсета, готового лопнуть.
В ее кожу было залито вещество, наподобие ртути, состоящее из одного
расплавленного и неиспользованного желания. Одежда на ней, словно взятая на
время с ее стендов и вешалок, казалась драпировкой, призванной подчеркнуть
этот бесстыдный вызов.
Я не избегал ни одной возможности дотронуться до нее, задеть,
коснуться.
Когда же мне приходилось поддержать ее на стремянке, крепко обхватив
ладонями то, что подвернулось, - она не доверяла мне, скажем, развешивание
под потолком страусовых боа и шляп, - я едва не доходил до критической
точки. Причем, уверен, она некоторое время не догадывалась о том действии,