"Андрей Кучаев. Темная сторона любви (Рассказы) " - читать интересную книгу авторазамечать моих художественных талантов - предубеждения против "осси" давали
себя знать даже в таком пустяке. Я таскал в ее японский внедорожник "Мицубиси", похожий на броневик, коробки с проданным или отслужившим товаром. Разгружал новые образцы. Иногда помогал расставлять манекены. Иногда она доверяла мне расставлять в витрине болванки для шляп. Давешние руки были свалены в комнатушке за торговым залом, где мы сидели во время обеденной паузы и пили кофе с печеньем. Здесь стоял частенько и шпиц, когда не использовался в декоративных целях, "не вписывался в гамму", как говорила рыжая. Вообще-то он использовался как сиденье во время примерки редко выставлявшейся стильной обуви. Я старался на него не садиться. У меня даже завелся в подсобке "свой" стул. Английский, обтянутый темной кожей дорогой стул стиля чиппендейл. Спустя примерно месяц я не выдержал и уступил. Иначе не назовешь. Не ей - своему неудержимому желанию, которое она вызывала. Со мной никогда такого не было раньше. Такое может понять только тот, кто испытал что-либо подобное к не очень красивой, совсем не молодой женщине. Событие это было, я имею в виду ослепление возникшей страстью, для меня в ту пору по-своему из ряда вон выходящим, как явление в доме в свое время новой жены отца или деда Соломона. Предвестием других неординарных событий. Раньше мои пристрастия ограничивались женщинами гораздо более молодого возраста. Вероятно, я и остался холостым из-за этой моей тяги к молоденьким, на которых жениться для меня с каждым годом представлялось все недоступнее. Правда, лет пять назад я все-таки женился на медсестре много моложе меня, но хорошего из этого ничего не вышло. Мы расстались не очень мирно, на "брачную десятину" всю оставшуюся жизнь: она не спешит работать, а ребенок - получать образование. А "десятина" - едва ли не треть моих доходов. Хотел, было, я уже ставить крест и на молодых, и на перезрелых, как жизнь вытолкнула меня к той, о какой, как оказалось, грезил кто-то во мне, а я сам того даже не сознавал. В ней, этой рыжей хозяйке, отлилось с запозданием воплощенное женское плотское соблазняющее начало, не осознаваемое его источником. Рядом со мной постоянно ходила кукла, манекен, живее самой живой самки. Колыхание всех частей и форм было вызовом, бесстыдным и невинным ввиду непреднамеренности. Большая грудь постоянно меняла форму, повинуясь даже не позе, а порыву переменить оную. Бедра оживали, как-то непрерывно перетекая в ягодицы, а живот дрожал, как спрятанный под платьем любовник, припадая к талии и ниже. Спина сверху донизу являла ожившую деку неведомого музыкального инструмента, вместо музыки исторгавшего потрескивание корсета, готового лопнуть. В ее кожу было залито вещество, наподобие ртути, состоящее из одного расплавленного и неиспользованного желания. Одежда на ней, словно взятая на время с ее стендов и вешалок, казалась драпировкой, призванной подчеркнуть этот бесстыдный вызов. Я не избегал ни одной возможности дотронуться до нее, задеть, коснуться. Когда же мне приходилось поддержать ее на стремянке, крепко обхватив ладонями то, что подвернулось, - она не доверяла мне, скажем, развешивание под потолком страусовых боа и шляп, - я едва не доходил до критической точки. Причем, уверен, она некоторое время не догадывалась о том действии, |
|
|