"Алан Кубатиев. Деревяный и бронзовый Данте (фрагменты)" - читать интересную книгу автора

Фучика.
Книжки эти долго болтались в моем столе, а потом куда-то делись -
навсегда и безвозвратно.

Читать фантастику я начал чуть позже, чем Стругацкие начали ее
публиковать. Да что там Стругацкие... Номера "Техника-молодежи" с
"Туманностью Андромеды" которые, аккуратно увязав, отец сберег в сарае, я
потихонечку перетаскал к себе в комнату и прятал под кроватью. Все, что
доходило до нашего забытого богом Чарджоу, я читал. Разумеется, Казанцева и
Немцова я не избежал, но кто уберегся? Да и маленькие томики "Пылающего
острова" и "Арктического моста" были симпатичны сами по себе. Приятно было
взять в руки. А тонущий в раскаленной лаве робот, из которого доносится
развеселая песенка? Горло перехватывало на первом сеансе "Планеты бурь"...
Вот первый рассказ я написал очень поздно. Кажется, года в двадцать
два. Не уверен, что помню, как назывался, помню только, что был он
фантастический, юмористический и для стенгазеты. Срам, да и только.
По-моему, у меня был роман с кем-то из редколлегии и я поддался на нежные
уговоры. До этого были всякие шуточки на бумаге, которые вроде бы
сохранились у кого-то из сокурсников. Писались они главным образом на
лекциях по истории КПСС, научному коммунизму и диалектическому материализму,
расходились между сидящими и вызывали неприличное хихиканье. Сейчас я,
правда, жалею, что был так легкомыслен. Бог с ними, с моими забавками; надо
было стенографировать лекции!

(C) А.Кубатиев, 2005
Наши лекторы были почище того, который описан у Солженицына в "В круге
первом". Чего стоил один Сулейман Кожегулович Кожегулов! Славный мужик, с
искалеченной на войне голенью, он страшно любил рассказывать о своем
фронтовом прошлом на лекциях, говорил, как нормальный человек, потом
пугался, спохватывался и возвращался к теме... И вот тут следовало
запоминать каждую фразу... Но диктофоны тогда были величиной с атташе-кейс и
доступны только журналистам, а конспекты я вел крайне творчески - четыре
пятых были изрисованы чем попало, преимущественно холодным оружием и
однообразно зловещими мордами. Жемчужины советской преподавательской лексики
так и канули незапечатленными...
Больше всего времени уходило тогда на спорт. Бокс, борьба, первые
полуподпольные рукопашки.
С друзьями ездил в стройотряды. После Иссык-Кульского землетрясения
оказался в Тюпском районе, где строил и восстанавливал дома, о чем написал
до сих пор неопубликованную нефантастическую повесть "Китайская Рубашка".
Одно из самых удивительных зрелищ в жизни - всесоюзный слет студенческих
строительных отрядов и митинг на площади перед Пржевальским пединститутом
(ныне Каракольский университет). Куда там карнавалу в Рио-де-Жанейро!
Потом был длинный перерыв, когда не писал ничего, кроме стихов, которые
писал и до. При всей внешней развязности характера написанное между 1969-м и
1976 годом не показывал никому, даже подругам юности. Читал чужие, какие
получше. Девушки того стоили.
Потом появились стихи, которых не стыжусь до сих пор, но их, слава те
господи, мало. Те, прежние, сжег без малейших вибраций и не помню
совершенно.