"Сигизмунд Кржижановский. Поэтому" - читать интересную книгу автора

растаскавших пылинки с окна, к шумным ручьям, к помощным лёту ветрам, в
зеленолистную весну.
Но кому-то было скучно ждать своей порции супу: он изловил
размечтавшуюся муху и так, в рассеянии, оторвал ей - сначала одно, потом и
другое крылышко. Муха зазудела от боли и дёрнулась из пальцев. Мир
перевернулся и выпал вон из сложногранных глазок: как невидящая, ползла
бескрылая, тычась головой о солонки и горчичницы на выгибавшихся от боли
ножках: вползла в щель и долго, не шевелясь, стояла глазами в стенку. А
когда через неделю, меж листьев, там, за окном, раскрылись тысячи и тысячи,
в радужных ободках, будто ищущих кого-то глаз, - муха оставила щель и
снова, волоча лапки, всползла на край подоконника: окно теперь было настежь
в весну, но весна была уже чужая и ненужная, не для неё: постояв в раздумье,
бескрылый уродец снова уполз назад, в щель.
И поэт сидел в кухмистерской, у столика, придвинутого к окну. Суп давно
простыл и желтел круглой лужицей у локтя. В груди ровно, методическим
дятлом, стучало сердце. У локтя ждал суп. За окном ждала весна, всматриваясь
тысячами и тысячами спрятанных меж лепестков в зарадужье глаз. Не
хотелось - ни супа, ни весны.
На столике - раскрытый журнал. Перелистал. Чьи-то стихи:

На зыбких клавишах звучат шаги Весны:
Вся в струнных шорохах, вся в завитушках трелей, -
Идёт, - и на пути синеют травы-сны
И влажный снег с ветвей роняют ели.
У талой лужицы грустит влюблённый гном,
Ручьи звенят, сплетаясь в сложной фуге, -
И дятел на сосне, как мерный метроном,
Считая такт, тоскует о подруге.

- Бессмыслица: разве клавиши затем, чтобы по ним ходить, или вот,
<Весна>: весна - время года, и кто видел, чтобы у времён года были какие-то
не то трели, не то завитушки.
Строка о дятле почему-то даже обидела человека, который ещё вчера был
поэтом. Он отшвырнул журнал.
- Кстати: кем писано.
Брови прыгнули кверху: человек, вчера ещё бывший поэтом, прочёл под
восемью строками стихов - своё собственное имя.
С каждым днём в <поэте>, как называли ещё все человека, росло <поэтому>.
Сердце ежедневно брало уроки у часового маятника, качавшегося меж двух
одинаковых синих роз на обоях. И перо закачалось не в короткострочьи стиха,
а длинной, солидной, во всю поперечину страницы строкой. В речь ex-поэта
вселились: ибо так, следовательно, поэтому, если - то. Пачку прошлогодних
стихов своих ex-поэт сжёг; томику <Сонетов Весне> еле-еле удалось
запрятаться от него под кипу лексиконов и справочников. В майском номере
<Здравого Смысла> появилась сенсационная статья - <Чернильные Осадки>: в
статье доказывалось, что <так называемые <поэты> присвоили себе лишь _имена_
вещей, самые вещи оставив здравомыслящим людям. Так как истина есть
соотношение вещей, а не их имён, то все писания поэтов суть <свидетельства о
бедности>, выдаваемые ими - самим себе. Раз вещи (что дознано наукой)
первее своих наименований, то владельцы слов, обменявшие на слова своё,