"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Москва в первый год войны (Физиологические очерки)" - читать интересную книгу автора

который нам сейчас предстоит.
Убежденный убеженщик. Уже по прелюдии зениток, предвозвещающей
воздушную тревогу, впрягается в свое "mecum porto66" . С этого мгновения
это уже не просто человек, а человек-сумма, состоящая из ряда слагаемых.
Как-то: два чемодана на куцем ременном коромыслице; подушка и плед через
левую руку; мешок в правой; дождевой плащ; меховая шапка и голова на
плечах; одна пара галош на ногах, другая, вместе с противогазом, под
мышкой.
Человек-сумма идет, тычась то тем, то другим слагаемым, сперва о стены
лестницы, потом о спины и плечи соседей, всыпающихся, как зерно в элеватор,
в убежище.
Мысль его направлена туда же, куда повернуты острия элейских стрел,
красных, с черной прорезью, указывающих путь в подземелье. Забота его об
одном... остаться равным "самому себе, не распасться на части; пока земля
не сомкнется над ним; а там пусть бомбы разлетаются на куски.
Вот, например, и она, пещера. Низкая навись ее подоткнута деревянными
сталагмитами. Она, конечно, мало похожа на те пещеры, в которых
"отцы-пустынники" спасались от земных сует и слагали, в тех или иных
вариантах, "похвалу матери-пустыне". Здесь уместнее не похвалы, а
нарекания, и не на пустоту, а на малую кубатуру.
Так вот и сейчас. Кто-то, новичок, что ли (откуда его принесло?),
расселся на закрепленном двадцатью семью тревогами привычном, обжитом месте
человека-суммы. Правда, билеты и абонементы здесь не заведены, но пещерный
житель ссылается на право давности, призывает в помощь показания свидетелей
- и этот "заяц", или как там его, покорно перетаскивает себя и свой
портфель на другое, неименное место на нарах.
Убежище постепенно заполняется. Шщерный житель требует закрыть двери
на болт. Еще, чего доброго, впустят бомбу или там осколок.
С ним, как со старожилом, если и спорят, то робко, с примесью
почтения: даже в ругани.
Теперь можно осмотреться по сторонам, освободить руки и плечи от.
груза и разменяться кивками с завсегдатаями подземелья.
Как и взвешенные в сосуде частицы осаждаются слоями, в определенной
постепенности, так и люди, которых ступеньки ведут сюда, ко дну каменного
вместилища. Вслед за человеком-суммой (кстати, занятым сейчас перестановкой
мест своих слагаемых) приходят женщины с детьми и узлами; их ждет
небольшая, оклеенная даже обоями комната с доской на дверях: "Дети от 0 до
5". Сюда же - таков закон пещеры - проходят и матери с детьми в возрасте
меньше ноля. Далее - шествие стариков, у которых ноги уже отстают от воли.
А воля все же ясно оттиснута внутри глазниц, в щелях ртов и беспокойно
шевелящихся морщинах лица: дополучить жизнь полностью, и крупными и
мелочью, без всяких начаёв природе и скидок на масштаб войны. За ними,
отделенный дистанцией в минуту или две,- под стук палок и костылей -
арьергард хромых, слепых и калек. Они уже ранены жизнью, выбиты из строя
еще до всяких войн. Идут они, эти правильные дроби человеческих лет, с
поводырями и без, щупая стены ладонями, ступеньки - резиновыми
наконечниками и кожаными протезами, с трудом вволакивая себя сюда, в этот
склеп живых.
Наконец, когда уже болт готов задвинуться, появляются отсталые: не
из-за груза вещей или годов, а из-за избытка юности и любопытства. Нельзя