"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Москва в первый год войны (Физиологические очерки)" - читать интересную книгу автора

на всех хватит".- "Как же хватит, видишь, последняя четверть?" Вариант об
облачке: "Еще ветром унесет", и тому подобное. Или симфонический концерт:
сперва для первого ряда, потом для второго...
- Нет, неподобное вы тут, господин хороший, разводите,- поворачивается
вдруг к нам лицо человека, стоящего пятым или шестым впереди, - это когда у
людей и спереди и сзади одни затылки будут, как вот у стульев (откуда ни
глянь - спинка), тогда вы свой Взатыловск и стройте. А вот я сейчас к вам
свое лицо повернул - и вы ему, лицу, хоть оно, вижу, вам не нравится, а все
же отвечайте...
Лицо, внезапно и круто повернувшееся к нам, действительно не из
приятных. Узкое и острое, землистого цвета, в башлыке, напяленном прямо на
голову, как кулек на пластину стирального мыла.
- Я предупредил... в порядке сновидения.
- Вот и я предупреждаю. Хоть ты и филозоф, а... за такие сновидения
можешь проснуться там, где тебе и не снилось быть.
Я ждал реплики. Ее не последовало.
Тем временем очередь наша продолжала продергиваться довольно быстро.
Минута-другая, и правая нога "филозофа" уже нащупывала первую ступеньку,
спускающую его тело в вожделенный подвал, к стойке и бочкам с водкой. В
пальцах его уже поблескивала зелеными искрами литровая бутылка.
И вдруг оттуда, снизу:
- Кончилась. Расходитесь. Закрываю магазин.
И в ответ на глухой гомон голосов оттуда же, из подземелья,
напоминающий концовку хора теней из "Франчески" Чайковского,- железный лязг
задвигаемых болтов и с четкой точкой на конце одно-единственное равнодушное
слово продавца: "Кончено".
Очередь разбилась на группы. Кой-кто уходил медленным, тяжелым шагом.
Большинство продолжало топтаться на месте. Женщина, жаловавшаяся на худые
боты, придвинулась вплотную к "филозофу":
- Может, пойдем в Охотный, а? Я покажу.
Тот не отвечал.
- Ишь, как заскучал. Будто и не слышит. Пойдем, чудачина, жаль мне
тебя, в Охо...
И рот и усы моего недавнего соседа были уже запрятаны в кашне. Но
все-таки я различал звуковой контур его слов:
- Нет. Что уж там. И вообще,- зеленая бутыль рассеянно скользнула в
карман пальто с тем, чтобы через долю секунды стукнуться о каменную ступень
и со звоном разбиться в мелкий дребезг,- и вообще вся ваша Москва для меня
- Скучный сад и Неохотный ряд. Только и всего.
."Филозоф", даже не взглянув на стеклянный прах своей бутылки,
повернул спину к ступеням подвала и медленными, пудовыми шагами направился
к воротам.

Пещерный житель

Представьте себе человека, который к приказу о противобомбной заклейке
окон отнесся с такой сверхпоследовательностью, что заклеил тоненькими
бумажными крестиками и стекла своих очков. На всякий случай.
Такого человека - по крайней мере среди москвичей - не сыскать, но
образ его может сослужить вам службу в том психологическом экскурсе,