"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Москва в первый год войны (Физиологические очерки)" - читать интересную книгу автора

грязного брандмауэра, потом огибает сарай и ныряет по склизким ступенькам в
подвал. Оттуда изредка появляются люди, бережно несущие бутылки, бутылки,
банки, бидоны. Кто закутал жидкую ношу в платок, кто в газетный лист, а кто
просто так - меж зажатых ладоней. Ступают "получившие" осторожно, глаза их
почти не разлучаются с горлышком бутылок, а на лице такое выражение, будто
несут они не водку из винного подвала, а пасхальные свечи с паперти церкви.
На тревожные вопросы: "Много ли там еще?" - иные отвечают непонимающей
улыбкой глухого, другие: "На всех хватит", а иные: "Последнее, с донышка
слизнул".
Несколько в сторонке от очереди стоит девочка лет тринадцати, около
нее группа только что подошедших, торопящихся в хвосте. Левые руки их
заголены у запястья и нетерпеливо протянуты к химическому карандашу,
которым девочка нумерует новоприбывающих.
Протягиваю руку жестом нищего-профессионала и я. Карандаш,
споткнувшись о вытянутую контрабасной струной длинную кость, вчерчивает в
кожу: 101.
И тотчас же над ухом у меня глухой и низкий голос:
- Похоже, будто гражданина Нуля меж двух штыков уводят.
Оборачиваюсь: маленькие кротовьи глаза, сочный бугристый нос,
вылепленный алкоголем, выпяченный острый кадык, безвольно свисшие
прокуренные усы:
- Вы последний, я последнее, и все мы по самому последнему делу. Не
так ли?
Я не тороплюсь отвечать.
Пристроившийся к моей спине сто второй номер заматывает свою шею в
серое кашне, вздергивая кадык и глаза кверху, будто ища вбитого в воздух
крюка, годного на еще более последнее дело, прижимает руки к бокам и
устанавливает попрочнее массивные ступени отливающих медью сапог, с видом
человека, решившего превратиться в монумент. Все в нем теперь постепенно
обездвиживается, как остывающий металл. Кроме верхних конечностей: войдя
пястьями в карманы пальто, они оползают все ниже и ниже: сперва в карман
нырнула пуговица на обшлаге, за ней погружается распоротый под локтем шов,
вот ныряет в карман левый, затем правый локоть. Заметив мой удивленный
взгляд, монумент цедит сквозь усы, как сквозь проволоку:
- Советую и вам. Ножичком по дну карманов - и потом погружайтесь хоть
до подмышек. Сберегает калории. Практично: особенно для карманов,
раззнакомившихся с мелочью. Ну, и с перчатками.
С минуту мы стоим в полном молчании. Потом в голове очереди возникает
шум и клекот, напоминающий голоса вороньей стаи, спорящей из-за добычи. А
там опять тихо.
Раздатчица номеров проходит вдоль бечевы людей, проверяя руки. К
очереди прирастает номер 103. С ним некоторая задержка. Это маленькая, вся
почти упрятанная в длинную черную шаль старушка, протянувшая сейчас к
химическому карандашу свою сухонькую, узкую пергаментную ручку.
Девочка-разметчица недоуменно пожимает плечами: трехзначное число никак не
хочет уместиться на тонкой полоске старушечьей руки. На помощь приходит
человек-монумент. Сперва он приводит в движение только губы:
- Не поперек, а вдоль. Так хватит и на триллионный. Хоть всю землю
очередью обвивай. Не так. Надо умеючи.
И в работу включаются, вынырнув из карманных прорубей, сперва одна,