"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Штемпель: Москва (Очерк)" - читать интересную книгу автора

Москва - это старая сказка о живой и мертвой воде, рассказанная спутавшим
все сказочником: мертвой водой окропило живых, живой - мертвых, и никак им
не разобраться - кто жив, кто мертв и кому кого хоронить.
Существует предрассудок: Москва консервативна. Вздор. Разве не поет
сейчас древняя, под прозеленью, бронза гимн будущему: "Интернационал"? Да,
были вещи, потом были пеплы, да и те стали стылыми. Сейчас почти все, что
осталось от недавней, почти вчерашней жизни,- это старые псы, которые, по
дворам все еще лают, как их прежде учили, на бедно одетых людей: только они
одни не могут учесть происшедшего.

Письмо восьмое

Да, мой друг! бурав и магнитная стрелка свидетельствуют: Москва на
пустоте. Дома, под домами почва, под почвой подпочва, а под подпочвой -
гигантский "земляной пузырь": круглая пустота, которой хватило бы на три
Москвы.
Неделю тому назад меня гнало косым дождем по ломаной линии переулков
от Никитской к Тверской. Шел и думал: вот тут, в особняке за акациями,
мыслил и умирал Станкевич, а вот тут, на перекрестке, пирожники продавали
традиционные в то время "дутики с нетом".
И вдруг я ясно ощутил его: налипший на подошвы, огромный вспучившийся
пузырь, круглая пустота, нагло выпятившаяся под нами. Чуть шагнуть не туда,
подумать не так - и... Нет. Вздор. Я огляделся: дождь хлестал по осклизлым
стенам. В лужах, под рябью от дробных капель, шевелилась опрокинутая
крышами вниз Москва. Прохожий с лицом под резиновым капюшоном быстро прошел
мимо, толкнув меня вспучившимся из-под макинтоша портфелем.
Я круто повернул домой. И там, с зажатыми глазами, с головой,
упершейся в ладони, я еще раз возвратился в мою сказочную Страну нетов.
Помните, мы не раз с вами спорили о том, существует ли эта страна
несуществующего. Ведь всякое сегодня чуть-чуть вульгарно; все ести
самодовольно вспучены и вздуты. Мыльный пузырь, если и усумнится в
Пла-тоновых доказательствах пузырева бессмертия, то вряд ли его можно будет
убедить в том, что все радужно расписанное на его поверхности не лопнет
вместе с ним.
Однако мыльный пузырь не прав: если на него дунуть, умрут отражения,
но вещи, отразившиеся на стеклистом выгибе пузыря, останутся быть, как
были.
Мало того, глаз, любовавшийся игрой отражений, после того, как они
исчезнут, принужден будет искать вещи не на пузыре, а в них.
Я хочу напомнить: лезвие Лахезис не отрезает, а лишь перерезает нить;
для поэта, например, имя, название вещи - это и есть вещь, тот реальный
материал, каждый звук и призвук в котором для него вещен; самые же "вещи",
то, что названо для него так,- блики на пузыре; и только когда вещи-блики
исчезнут, выпадут из жизни, имена вещей начинают тосковать о своих вещах -
и совершают паломничество в Страну нетов. Да, для того, чтобы начать быть в
строках и строфах, надо перестать быть во времени и пространстве: имена
говорят лишь о тех, которых нет.
Страна нетов уже давно зовет меня. Я не противился ее обаянию,
пробовал уходить от нетов к естям, но сейчас не могу: старые пеплы греют
меня. А я иззяб.