"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Воспоминания о будущем (Повесть)" - читать интересную книгу автора

летом и зимою на нем было короткополое холодное пальто, но о чем он
говорил, с кем говорил и говорил ли с кем,- никто из опрошенных ответить не
мог. Вероятнее всего, последний вариант: ни с кем, никогда, ни о чем. Можно
считать установленным, что Максимилиан Штерер, как и многие незаурядные
умы, переболел в эти годы черной философической оспой шопенгауэризма. По
крайней мере, некоторые смутные записи в его лекционных тетрадях излагают
довольно странную теорию, объясняющую происхождение прошлого. Согласно
записям, прошлое является результатом вытеснения восприятия А восприятием
Б. Но если усилить сопротивляемость А, Б принуждено будет стать не на место
А, а рядом. Так, нотный значок может присоединиться к предыдущему и по
горизонтали и по вертикали: в первом случае мы будем иметь дело с
мелодическим временем, во втором - с гармонической его формой. Если
предположить столь обширное поле сознания, что восприятия, накапливаясь в
нем, не теснили бы друг друга, то на всех бы хватало настоящего. Ведь два
предмета, находящихся на равном отстоянии от глаза, мнятся - один близким,
другой дальним, в зависимости от яркости своего цвета, света и ясности
контуров. Что же заставляет сознание отодвигать в прошлое те или иные
элементы накапливающегося настоящего, или, по терминологии записей,- что
заставляет сознание строить прошлое, в которое можно было бы отодвигать?
"Боль",- отвечал "тогдашний Штерер" (как ретроспектирует Стынский). Ведь в
пространстве всякий организм естественно отодвигает или отодвигается от
объекта, стимулирующего боль: так как обжигающую мне пальцы спичку можно
отшвырнуть, рефлекс ее и- отшвыривает; но так как обжигающего меня солнца
отшвырнуть нельзя, то я сам прячусь от него в тень. И так как,- вступал в
аргументацию пессимизм,- все восприятия суть боли, различающиеся лишь в
степени своей болезненности, то и во времени и в пространстве сознанию
только и остается что удалять их или от них удаляться при посредстве так
называемых перспективы и прошлого. Комментируя это место в скудном
рукописном наследии Штерера, Стынский отмечает влияние теории Спенсера,
истолковывающей болевые восприятия как сигналы, даваемые нервной периферией
центру об опасностях извне. Штерер (по Стынскому), дошагав вместе с
английским эволюционистом до пропасти, шагает и в пропасть: сознание, не
предупреждающее об опасности болью, излишне; следовательно, все его
восприятия суть сигналы и все сигналы - сигналы бедствия sum-SOS; отдалять
свою гибель и, значит, жить.
В самых своих определениях понятий времени и боли Штерер этого периода
стремится их как бы наложить друг на друга. "Время,- дефинирует он,-
подобно лучу, убегающему от своего источника, есть уход от самого себя,
чистая безместность, минус из минуса; боль есть испытание, проникнутое
тенденцией к неиспытыванию; боль постигаема своим настигаемым - и никак
иначе".
Сейчас трудно учесть все причины и полупричины, перегородившие -путь
метафизикой, притом метафизикой, перебрасывающей свое "мета" через тьму в
мглу. Несомненно некоторое разочарование в силе своей пращи и окончательная
дооценка роста и мощи противника. Естественно, что Штереров полуигрушечный
ящик-лаборатория не выдержал столкновения с инструментариями
университетских лабораторий, новые, более точные и в развернутых масштабах
проделанные опыты не подтвердили прежних кустарных полуопытов, ряд смелых
домыслов оказался ошибочным, многое и многое пришлось перечеркнуть и
начинать сначала. В одной из тетрадей Штерер с горечью отмечает: "Сегодня