"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Воспоминания о будущем (Повесть)" - читать интересную книгу автора

острия, ей тоже трудно расцепить миги и блики, но уже и сейчас я на верном
пути, уже и сейчас я, пусть смутно, но угадываю разность в интенсии этих
двух типов восприятий. И когда я научусь отделять в мозгу секунды от
кубических миллиметров, как молекулы масла от воды, мне остается только
доработать идею моего нейромагнита. Видишь ли, и обыкновенный магнит
отклоняет электроны с их пути; мой ней-ромагнит, охватывающий в виде шапки
мозг, будет проделывать то же, но не с потоком электронов, а с потоком
длительностей, временных точек, устремляющихся к своему центру: перехватив
поток на полпути, мощный нейромагнит будет перенаправлять лёт временных
восприятий мимо привычных путей в пространственные центры. Так, геометр,
желая превратить линию в плоскость, принужден отклонять ее от нее самой под
прямым углом к ее обычному длению. И в миг, когда он, так сказать, впрыгнув
в блик, отрёхмерится, настоящее, прошлое и будущее можно будет заставить
как угодно меняться местами, как костяшки домино, игра в которое требует
минимум двух мер. Третья мера - для беспроигрышности. Ведь для челна,
потерявшего весла, один только путь - по течению вниз, из прошлого в
будущее, и только. Пока не разобьет о камни или не захлестнет волной. То,
что я даю им, людям, это простое весло, лопасть, перегораживающая бег
секунд. Только и всего. Действуя им - и ты, и всякий - вы можете грести и
против дней, и в обгон им, и, наконец, поперек времени... к берегу. Но у
тебя горит лицо, Ихя. Тебе нехорошо?
Влажные, горячие пальцы охватили Штереру ладонь:
- Хорошо. Так хорошо, что никогда уже не будет так.
Штерер улыбнулся:
- Неправда: когда я построю свою машину - пусть это будет через
десять, двадцать лет, все равно - я вернусь, обещаю тебе, в этот вот день,
в наше сейчас: мы будем снова сидеть вот так, пальцы у тебя, которого уже
не будет, будут влажные и горячие, и ты скажешь: "Хорошо. Так хорошо,
что..." Но я трону рычаг и...
- И к берегу?
- Нет, Ихя, мимо и дальше. Сквозь лёт лет.
Дальнейшие высказывания Штерера не состоялись. Здоровье Ихиля с каждым
днем ухудшалось. По вызову заведующей пансионом за Тапчаном приехали из его
родного городка. В одно из утр, как бы в подтверждение насмешливых
предсказаний о талесе, Ихя, укутанный в полосатое одеяло, сидел в коляске,
запрокинув голову на кожаную подушку. Макс Штерер, привстав на подножку,
осторожно сжал хрупкие пальцы Ихи. Лиловые птичьи перепонки благодарно
трепыхнулись. Штерер освободил подножку.
Они обменялись двумя письмами. Третье письмо, посланное из Москвы,
вернулось нераспечатанным и с пометой: за смертью адресата.
Стынский, пользовавшийся, в числе других материалов, сохранившимся
дневником Тапчана и копией с первого московского письма, которое тот за
день до кончины любовно переписал в свою тетрадь, - утверждает, что в
дальнейшем попыток к дружбе за Штерером не числится.

III

О первых двух годах студенческой жизни Штерера известно чрезвычайно
мало. Товарищи по факультету, подсовывавшие вместе со Штерером матрикулы
под подписи профессоров, помнят, что бородка у него была с рыжью, что и