"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Воспоминания о будущем (Повесть)" - читать интересную книгу автора

аналогий оправдывал это), Штерер допускал в виде гипотезы, что и часы
(точнее - схема их устройства), и время, ими измеряемое, должны быть в
чем-то сходны, как аршин и доска, черпак и море и т.д. Все механизмы,
отсчитывающие время,- делают ли они это при посредстве песчинок или
зубцов,- сконструированы по принципу возврата, вращения на воображаемой или
материальной оси. Что это - случай или целесообразность? Если аршин,
разматывающий штуку материи, вращаясь в руках, наворачивает на свои
стальные концы ткань, то движения его строго определены свойством
измеряемого материала и никоим образом не случайны. Отчего не допустить,
что и круговращательный ход аршинов, меряющих время (иначе - часов),
определяется свойством материала, ими измеряемого, то есть времени. И,
ткнув пером в чернильницу не более трех-четырех раз, Штерер инстаурировал
древнее пифагорейское представление о времени как о гигантской кристальной
сфере, охватывающей своим непрерывным вращением все вещи мира. Конечно,
элементарный образ прафилософа был похож на Штерерово представление о
многоосности времени не более чем зародышевый бластомер на завершенный
организм или десяток геометрических теорем, открытых дальним
предшественником, на ту сложную сеть тонких математических стимулов,
которые толкали мысль последователя. Гению, уладившему отношения между
гипотенузой и катетами, вряд ли бы удалось сразу разобраться в скрещении
формул Штерера, но и положение Стынского, пробующего не отстать от мысли
своего современника, надо признать чрезвычайно трудным. Желая подняться
вровень, он то и дело пользуется услугами библиотечной лесенки. Так, по
поводу гипотезы о многоосности времени он реминисцирует Лейбница: создатель
менадологии, отвечая на вопрос, как при непрерывности материи, заполняющей
все пространство, при занятости всех мест возможна перемена мест, то есть
движение, - утверждал: единственное движение, возможное внутри такого
сплошного мира - это вращение сфер вкруг своих осей. Если представить,
додумывает Стынский, что сплошность этого мира не из материи, а из движения
(время и есть чистое движение), то его нельзя мыслить иначе, как в виде
системы круговращений, стремящихся из себя в себя. Как в механизме часов
вращающие друг друга круги передают - в известной пространственной
последовательности - с зубцов на зубцы толчок пружины, так и в механизме
времени специфически присущая ему последовательность перебрасывает
"вращающийся миг" с оси на ось в длиннящееся далее; но оси, отвращав,
остаются там, где были,- короче, время дано сразу и все, но мы клюем его,
так сказать, по зерну, в раздерге секунд.
Изложение Стынского можно заподозрить в импрессионистичности. Штерер
же аргументирует, не вдаваясь ни в импрессии, ни в метафизику, примером
чему может служить хотя бы следующий отрывок:
"На одноколейной дороге нельзя обогнать, не съехав в сторону. Пока
время представлялось нам линейным, точки перегораживали дорогу точкам.
Открытие поперечника времени дает мне возможность проложить вторую колею.
Точкам придется посторониться, когда я пойду им в обгон.
Часовой циферблат. Внутри часового минутный циферблат, который стрелка
обходит, проделывая 60 шагов-секунд; но на часовом циферблате есть еще
место для секундного круга (это нетрудно сконструировать),- стрелке на нем
придется пробежать 60 делений в одну секунду; но если б часовой мастер
захотел пустить острие стрелы по кругу, требующему 60 движений в 1/60
секунды, мы б восприняли 60 движений как одно, так как время, отпущенное