"Александр Круглов. Сосунок " - читать интересную книгу автора

жердочки и широкие крыло и хвост поперек. Высоко летел. То таясь в облачках,
то выныривая из них на короткое время. Винтовками его вряд ли было достать.
А впрочем... Кто его знает? Вот, и палили - погорячей, понесдержанней кто и
у кого имелся излишек патронов.
К нам, на нашу сторону летела стрекоза иностранная. Туда, где еще
стонали и ухали батареи "катюш".
- Засечь, засечь, сука, хочет!- определил, должно быть, опытный,
знающий Дело рыжий солдат.- Да и огонь своих батарей все время, сука,
должно, корректирует. Неужели позволят, дадут?
Но нет... И наши, и мы тоже не лыком ведь шиты. Застукало что-то, глухо
и часто, в холмах, пулеметы тут! и там заработали. Вокруг "рамы", особенно
впереди, перед ней, аккуратными крохотными кулачками замелькали
дымки снарядных разрывов - и большие, и маленькие. Маленьких было в
несколько раз больше. Поставили "раме" заслон. Испугалась, должно быть,
сука крылатая и повернула назад.
После "катюшиных" залпов батареи немцев реже стали палить, смерч над
передними траншеями нашими не так уже бушевал. Поубавился. И стало
повеселей. Ваня сразу вспомнил, что ему надо туда, где его ждут. Прицел
ждут. А теперь и завтрак еще: ему доставить завтрак приказано. Другого уже
не пошлют. Там впереди его ждут пушка, расчет, отделенный.
"Один нога тут,- как резануло Ваню опять по ушам,- другой
чтобы там". И понял: все, засиделся, надо бежать. Но что-то держало, так и
приковывало Ваню к окопу, к земле. Впереди, хотя уже и послабже, потише, но
bqe еще клокотало. А надо, надо рвать себя из земли и туда, на переднюю
опасность и смерть. Выползай и беги. Вдруг снова резко, ярко - увидел того,
что яму сам себе рыл,- коченевшего, обвисшего, словно мешок, еще до команды
"огонь!", как мертвого, неживого уже, что на марше за попытку дезертирства
приговорили к расстрелу. Снова Яшку Огурцова увидел. И Пацан тогда вышел из
строя труса стрелять. А Ваня, напротив, в ужасе потеснился назад. Весь
трепеща, едва держась на ногах, не веря глазам своим, смотрел сквозь палящий
влажный туман, как, устремясь весь вперед, прижмурясь, сквозь прорезь
прицела впился в отступника своим правым глазом Пацан. И лихо, бездумно
нажал на курок. И белобрысого, иссохшего, словно безумного, из-за фашистской
листовки которого тоже приговорили к расстрелу, что с воплями в голую степь
побежал... И этого отчетливо, ярко увидел. И Ваня вскочил. Как ошпаренный
вырвался он из окопа. На бруствере на бидончик, на банку наткнулся.
Машинально их подхватил. И - вперед. Скорее, скорее... Чтобы, не дай бог, не
расстреляли бы свои и его.
- Куда! - взревел удивленно, вовсю глотку сосед по случайному чужому
окопу.- Жить надоело? Назад!
Но Ваня бежал. И ничто... Ничто! Только пуля, осколок, взрывная волна
могли бы сейчас остановить его бег.
"Так вот зачем,- как и тогда, в степи, опять, даже еще отчетливей,
ясней снова открылось вдруг Ване.- Вот зачем стреляют своих. Свои же своих!
Чтобы не прятались, чтоб не сидели... Да, да, не прятались, а бежали... Куда
надо бежали. Даже на верную смерть".
И Ваня бежал. Спотыкаясь, падая и подымаясь опять. Цепко, намертво,
неосмысленно сжимая руками прицел, банку, бидон, расплескивая через края из
него уже остывший давно и так уже расплескавшийся наполовину компот. Минуя
какие-то проволочные колючие кольца, заборы и "козлы", насыпи, ямы, траншеи,