"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

Помнишь тот вечер, ты мне тополь показывал, а потом...
Ты тогда не погорячился, правда?
Я присел на лавочку, достал портсигар, промелькнуло в голове: "Майор
медицинской службы располагает спичками?" Я говорю:
- Когда-то, еще студентом, я был вроде как женат.
У меня растет сын.
- Секунду. Он тоже будет врачом?
- Он шалопай, значит, не будет.
- А она?
- А она, как теперь принято объяснять, полюбила другого, значит, не
любила меня. - Я встал. - Одному волноваться проще.
- В чем же моя ошибка? Неужели ничего нельзя исправить? - шепчет Анна.
- Исправить можно все. И лишь там, где прошел скальпель, уже ничего
изменить нельзя... Мне пора.
- Три "ю" не забудь.
Никогда не забуду. И два ее солнца касаются меня, вливаются в меня,
уничтожают все никчемные слова.
А вокруг нянечки, медсестры. Неловко как получается.
Ну, все. Еще раз встречаюсь с Женей. Да что с ним?
Только брови, своп исспня-черные ангелята, сдвинул так, что лишь по
возникшей на переносице борозде можно определить, что их две. Медсестра
мне тихо говорит на ухо: Женина девочка, которую она с женой назвали
Оксаной, прожила только сутки... Спросить Женю, какой он выбрал наркоз,
ннтубациониый с управляемым дыханием или... Но Женя всегда выбирает верно.
Только сегодня он, как никогда еще, собран весь, словно йог, в одну
неделимую клетку.
- Там Пронников вам что-то хочет сказать, - снова шепот медсестры.
Захожу в палату. Улыбается. По это не улыбка, а скорее маска, даже
крик. Переживает, бедняга. Что ж, естественно, больной волнуется перед
операцией, врач - после нее. Воспаленными губами, стараясь не терять
улыбки, Иван Васильевич говорит:
- Вчера у меня в палате снова целый вечер была ваша мама. Елена
Дмитриевна читала мне книгу. Межелайтиса "Ночные бабочки". Ночные бабочки,
они летят на огонь, сгорают, но летят...
- Но мы с вамп не мотыльки, - касаюсь я плеча Ивана Васильевича. - Вы о
чем-то хотели меня попросить?
Иван Васильевич отвернул от меня голову, как в первую встречу, я слышу
его дрожащий голос:
- Саша, Александр Александрович. Если мы с вами больше не увидимся,
считайте, что один из нас просто не вернулся из разведки, как это часто
бывало на войне.
Мне надо бы ему сказать "спасибо", но я говорю, что мне не нравится его
щека, она чуточку подергивается.
Скажу медсестре о премидикации, укол снимет реакции на раздражители.
Но, Иван Васильевич, дорогой! Я, видите, сиокоеп. Из двенадцати вариантов
нашей операции два возможных случая без колебаний утвердили в Ленинграде.
Но этого я по говорю. Потому что каждый вариант по ходу дела обязательно
будет с вариациями. Операция ведь делается по законам симфонии: основная,
тема и вариации. Ивану Васильевичу я говорю о полной уверенности
полковника Якубчика. Правда, Павел Федотович уже успел мне сказать: