"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

Легко сказать-спокойной ночи. В неярком освещении пастолыюп лампы
загадочно смотрели на меня двое внуков Веры Лндроодпы. А их мать? Вдруг
мне показались знакомыми черты этой неизвестной женщины. "Мипул тридцатый
год..." Ах ты, голова садовая! Я, кажется, начинаю что-то понимать. В ней,
в дочери Веры Андреевны, видится мне что-то тайное. Тридцать лет. Все
совпадает по времени. Неужели меня занесло в это Нагольное затем, чтобы
увидеть ее с двумя детьми, ее, которая, может быть, мне сестра? Сперва
захотелось узнать, как она, что, где живет, кем стала? И тут же пропало
вспыхнувшее любопытство. Мне захотелось, чгобы никакой сестры у меня не
было. Жил же я без нее.
И не надо, не надо мпо никакой сестры. Я никак ко надеялся на встречу с
Верой, думал, куда-то уехала, умерла, наконец, мало ли что. АН нет же,
объявилась на месте. И на тебе, сюрприз. Вот почему отмалчивается, вот
зачем весь день водила по поселку, чтобы я слушал легенды. Мы часто с
полным сознанием решаемся на встречи, которью могут принести боль. И все
же решаемся.
Да что же это за страсть такая непонятая - искать для себя
неприятности?! Рассудок предупреждает, как запретный огонь на дороге, а
сердце увлекает, ведет, тянет тебя в неизвестность, будто она-то как раз и
питает его, неясная, смутная, магнетическая.
Но что ей дает молчание? Ну приехал бы я тогда, мальчишкой, - другое
дело: ничего бы не понял. Приехал бы подростком - понял бы, да не так. Но
теперь!..
Последняя женщина перед последним бпем... Последняя ласка, последний
глоток счастья... Мне что до этого теперь?! Пусть я лишнее сболтнул, но
зачем же так? А может, она, эта в общем приятная, даже очень приятная
женщина, решила отмолчаться, чтобы не попасть в запоздалый список
походно-полевых жен и таким образом одновременно поставить памятник тому,
кого любила наскоро?!. Она считает памятник лучше живого человека:
изваяния всегда непорочны. Потому что, по ее мпеппю, если разрушить
памятник, ничего пе останется. А я?
Я ведь остаюсь.
На цыпочках отступаю от постели, сегодня приготовленной для меня. С
языка так и срывается: тридцать лет назад ты был здесь и спал на этой
кровати. Но постой, чушь какая-то: Вера Андреевна переселилась сюда
недавно. Ну да. недавно. Она мне говорила. Но ее вещи наверняка
перекочевали сюда. И эта кровать тоже... Нет, нет, кровать слишком новая.
Абсолютно новая. А вот этот допотопный комод? Его ты видел, это точно. И
смотрел на будильник, который отсчитывал твои последние часы... И снова
нелепость: будильник "Витязь", таких тогда не было. Что же здесь тогда
твое? А это? Беру в руки "Спидолу". Уж ее-то никак не могло быть тут.
Легкий щелчок, и вспыхнул зеленый глазок. "Мадрид, - в горницу ворвался
ровный мужской голос. - Ширится забастовка испанских горняков, в пей
принимают участие более десяти тысяч рабочих крупнейшего в Испании
угольного концерна "Уноса". Приглушил звук, не помешать бы хозяйке... "В
Коломбо подписало соглашение о поставке Республике Шри Ланка большой
партии советских тракторов", - сообщил женский голос. И снова мужской:
"Богота. Население Чили живет сейчас в обстановке террора. С военных
вертолетов тела убитых сбрасываются в Тихий океан". "Спидола" путает волыу
с волной, звук сменяется треском, словно где-то за далью разжигают