"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

Капонир". В этой круглой башне когда-то служил Жадановский. Борис Петрович
возглавил восставших саперов и был ранен в бою.
В киевском госпитале у него было удалено четыре ребра. Потом приговор
суда: смертная казнь, потом замена ее пожизненной каторгой, потом
освобождение революцией... Я живу на улице Жадановского... Его
поддерживала фельдшерская школа, созданная при госпитале. Ее, кстати,
позже закончил герой гражданской войны Щорс.
Это было в 1914 году. Тогда наш киевский госпиталь принял четырнадцать
тысяч раненых. Это была адовая работа врачей, сестер милосердия! Не
хватало перевязочного материала, медикаментов и просто помещении.
Раненые ютились в наспех построенных бараках и палатках. Тогда солдата
считали пушечным мясом. И мои коллеги, в ком бились сердца сынов отчизны,
боролись за жизни человеческие оружием беззаветности, чуткости,
бескорыстия, лечебного мастерства. Что ж еще, как не это, могло заменить
лекарство?!
Я иду тихими утренними аллеями. Весной наш городок наряжается в густую
зелень. Люстры каштанов разливают белый-белый свет, в высоких тополях
дремлют низкие дождевые облака... Постой, постой... В те дни сорок
первого, после того, как ть1 передал свои дела женщине-врачу, наш киевский
госпиталь находился в Харькове. Значит, ты, отец, был где-то рядом. Л
потом, уже в сорок третьем, госпиталь, наступая в составе Третьего
Украинского фронта, дошел до Славянска...
Неужели все закончится на Славянске?!
Сворачиваю с аллеи направо, к дубу с дуплом, вытаскиваю из кармана два
припрятанных ореха, стучу друг о дружку и вижу: на мой стук снижается по
лестнице веток белка. "Машка, Машка!" - зову. Трещит, разламываясь, орех,
и доверчивый зверек все ближе к лакомству. Наклоняясь до земли, открываю
ладонь. Машка осторожно тянет мордочку. Смотри, острозубая, не прокуси
палец. Через час моя рука и без тебя обагрится кровью, защитницей жизни.
Белка неслышно опирается лапками о мою ладонь, хватает кусочек и мигом
пропадает в кустарнике.
Я возвращаюсь из глубины ropoдкa, замедляю шаг у пятиэтажного корпуса.
За его окнами новые человеческие драмы. Одна из них сейчас моя. До боли,
до самозабвения. Станет ли она трагедией или я пересотворю ее в счастье?
Рядом со мной идут мои коллеги, сестры, нянечки спешат на смену. А вот
и полковник Якубчик.
- Все белок кормишь? - спрашивает.
- Семь лет кормлю, Павел Федотович.
- Где-то ты прав, - невпопад говорит оп и берет меня под локоть.
Неужели наконец лед тронулся? Теперь, чтобы помочь старику окончательно
утвердиться в своем решении, нужно добавить несколько слов. Только вот
какие именно слова нужны на такой случай? Жаль, я не умею писать статеек в
газету, как наш Женя Ангел. Надо подумать до вечера.
А вечером, была не была, иду к Якубчику прямо домой. Я понимаю старика:
на службе толком и не соберешься с мыслями. Звонки, какие-то спешные
совещания. Все это выбивает из цривычного ритма. Тут уж не до каких-то
сверхсложностей.
В дверях встречает меня Аксинья Евдокимовна, женщина высокая и полная,
с кухонным полотенцем через плечо.
- Не спит ваш супруг?