"Александр Александрович Крон. Бессонница (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Перестаньте разыгрывать простачка, Антоневич, - сказал Вдовин. -
Скажите прямо: вы лечите людей?
От этого слишком хорошо знакомого тона старик сразу очнулся.
- Ну и что ж, что лечу? - сказал он угрюмо. - Я не по-вашему лечу. От
моего лечения вреда еще не было.
- Однако на тебя жалуются, - раздраженно буркнул Успенский.
Раздражен он был потому, что уже понял неудачу затеянного им спектакля.
Вероятно, он рассчитывал свести все к шутке и сразу убить двух зайцев -
слегка пожурить и предостеречь старика, а заодно поднять на смех Вдовина. Но
зная их обоих, он не знал глубины их взаимной ненависти.
Старик поднялся с кресла.
- Я знаю, кто жалуется, - сказал он с усмешкой. - Пустой человек и
пьяница. Просит еще трав, а я не даю... - Затем посмотрел на Успенского в
упор: - Пить надо меньше, Павел Дмитриевич.
- Что-о?!
- Ничего. То самое. Кто водку хлещет, тому и лекарства невпрок.
Он махнул рукой и пошел к двери, на ходу стаскивая с себя халат, и я
видел, как академик Успенский подскочил в кресле, еще немного - и он выбежал
бы вслед за гардеробщиком.
На следующий день старик Антоневич впервые за всю историю Института не
вышел на работу. Он заболел и проболел неделю. Знаю, что Успенские навещали
его.
На очередном директорском совещании Успенский был в своей обычной
форме. Глаза ясные, голос звонкий.
- К сведению Николая Митрофановича, - сказал он, когда все уже
поднялись, чтоб разойтись. - Мы с Елизаветой Игнатьевной взяли на себя труд
ознакомиться с лечебной практикой Михаила Фадеевича и не усмотрели в ней
никакого криминала. Травки, которые он давал пить и пьет сам, вполне
безобидного свойства, а к советам его стоит прислушаться. Мы напрасно
пренебрегаем народной фармакопеей, она начала бороться со склерозом раньше,
чем господа ученые выдумали это слово. Кстати, чем не тема для кандидатской
диссертации? - Он нашел глазами Вдовина и улыбнулся ему. - Возьми, Николай
Митрофанович. Перспективное дело, прямо золотая жила. - Сказано это было с
таким натуральным дружелюбием, что было трудно заподозрить издевку. И так же
естественно он спохватился: - Прости, я и забыл, ты ведь уже защитил...
Это была отравленная стрела совершенно в духе Успенского, с ядом
замедленного действия. На этот раз спектакль удался на славу. Весь ученый
синклит стоя выслушал весть о реабилитации Антоневича, а Вдовин, также стоя,
получил щелчок по носу.
Третий эпизод относится к сравнительно недавнему периоду жизни
Института, сразу после опубликования решений XX съезда. Шло двухдневное
партийное собрание, люди, ранее молчавшие, выговаривались до конца, самые
разговорчивые примолкли. Собрание было закрытое, и старик Антоневич мог
только издали прислушиваться к взволнованным голосам, доносившимся из
конференц-зала. Вдовину и его подголоскам пришло время расплачиваться за
былое торжество. Их в глаза обвиняли в избиении научных кадров, в
невежестве, в том, что они отравили атмосферу Института и отбросили его на
десять лет назад. Успенского на собрании не было, за два дня до того он
вылетел в Прагу на какой-то конгресс. Вдовин держал себя с достоинством, он
признавал свои ошибки, но без страстного самобичевания, с которым в свое