"Александр Александрович Крон. Бессонница (Роман)" - читать интересную книгу автора

Вдовин, доселе благоговевший перед моей ученостью и генеральством, отвечал
мне вежливо, но уклончиво и даже с каким-то чувством превосходства. Он дал
мне понять, что выступал по велению своей гражданской и научной совести и
ему странно слышать, как я, всегда ратующий за свободу научной дискуссии,
хотел бы зажать ему рот. Как и в единоборстве с Марксом, счет был один -
ноль в его пользу.
Мы выходили из Института, когда все уже разошлись. Проходя по
полутемному вестибюлю, я заглянул за барьер раздевалки и заметил сидевшего
на сапожном ящике Илюшу. Он жевал колбасу, а на полу валялась пустая
четвертинка. Рядом стоял старик Антоневич, заметив нас, он попытался
загородить Илюшу полами своего халата. Итак, этот скупец и трезвенник сделал
то, что не пришло в голову никому из друзей, он, не мудрствуя лукаво, достал
где-то водки и отпаивал потрясенного мальчишку. На Вдовина старик посмотрел
с ненавистью, на меня - с укоризной.
В последний день на утреннем заседании выступал я. Тогда многим, и в
первую очередь мне самому, казалось, что моя речь была актом высокого
гражданского мужества. Не вступая в спор по существу, я сказал, что никто не
имеет права судить о незаконченной и не представленной для публичного
обсуждения работе, попутно мне удалось оспорить некоторые частные замечания
Вдовина, уличив его в элементарном невежестве, и вызвать смех в зале, но
даже эта робкая попытка соблюсти достоинство вызвала раздраженный визг, у
Вдовина оказались подголоски из числа бывших молчальников. Успенский сидел,
как всегда, очень прямо, в окаменении его скул читалось бешенство. Ему было
противно слушать Вдовина. Но меня еще больше. В переполненном конференц-зале
стояла невыносимая духота, двери в вестибюль были раскрыты настежь, и с
трибуны я все время видел смутно белеющий халат старика Антоневича. И быть
может, я должен взять на себя часть вины за то, что в этот день впервые за
всю историю Института из гардеробной украли шинель, принадлежавшую нашему
уважаемому гостю, доктору медицинских наук, профессору, заслуженному деятелю
науки, действительному члену АМН СССР, генерал-лейтенанту медицинской службы
и прочая и прочая, известному всем и каждому под кодовым названием Великий
Хирург. Почему украли шинель, хорошую, дорогую, но все-таки только шинель, и
не взяли меховое манто или заграничное пальто из замши, так и осталось
неизвестным. Кража никогда не была раскрыта.
Великий Хирург был очень недоволен. Не то чтоб он был так уж расстроен
пропажей, надо думать, шинель у него была не одна, но он был сердит, что
убил три дня на сессию, целям которой не сочувствовал, сердит на себя, что
десять минут назад проголосовал за резолюцию, огульно осуждавшую научные
работы, которых он не читал, сердит на Успенского, не без умысла втащившего
его в президиум, под яркий свет юпитеров и вспышки репортерских блицев.
Вопреки своей обычной мягкой манере он был очень суров со стариком
Антоневичем, сказал, что заставит Институт возместить ему понесенный ущерб,
и, все еще кипя, отбыл за рулем своей "Победы".
Происшествие сразу стало известно всему Институту и на некоторое время
умягчило создавшееся после сессии умонастроение, внеся в него
гуманно-юмористическую нотку. Самых разных людей, принадлежавших к различным
течениям, что не помешало им дружно проголосовать за резолюцию, призывавшую
к единству, на время объединило сочувствие глубоко потрясенному человеку.
Люди, знавшие старика, не могли не понимать, что произошла трагедия, и дело
тут не в стоимости генеральской шинели, а в чувстве вины, в пошатнувшейся