"Александр Крон. Капитан дальнего плавания" - читать интересную книгу автора

Ивановича и бороться за восстановление исторической правды. Михаил
Филиппович Вайнштейн, в годы войны дивизионный инженер-механик, - один из
самых близких и преданных друзей Александра Ивановича. Во время моих
коротких наездов в Ленинград мы неизменно встречались у Михаила
Филипповича, жившего тогда в центре города, у Казанского собора. В моем
дневнике за август 1960 года отмечены две встречи - 16-го и 29-го числа.
Записи до обидного беглые, но и они будят память:
"16.VIII. Ленинград. Звонил Вайнштейн, вечером встретился у него с
Маринеско. От разговора о своих боевых походах и причинах ухода с флота
А.И. решительно уклонился, только под конец не удержался и забавно
рассказал, как он "вымотал душу" у контр-адмирала Д.М.Стеценко, пошедшего
с ним в мае 1945 г. в поход в качестве "обеспечивающего". Рассказал со
смехом, беззлобно. Говорить предпочитает о заводе, где он сейчас работает
и интересами которого живет.
29.VIII. Ленинград. Вечером был у Вайнштейна. Съехались подводные асы:
Маринеско, Грищенко, Матиясевич. Маринеско рассказывал, как проходил
перевод на семичасовой рабочий день на ленинградских заводах. Рассказчик
он отличный".
От этих встреч (и от ряда последующих) у меня осталось смешанное
впечатление. Александр Иванович бывал весел, но его не оставляла
настороженность. Его радовало дружеское внимание ветеранов, но он не
рассчитывал, что в ближайшее время в его судьбе произойдут какие-то
существенные изменения, а потому весьма неохотно касался своего прошлого.
Всякий раз он подтверждал свою готовность помочь мне советом, но для этого
не было подходящей обстановки, мы все время были на людях.
Однако кое-какие изменения после публикации поступивших в "Литгазету"
писем все же произошли. С.С.Смирнов, в то время главный редактор газеты,
обратился от имени редколлегии в соответствующие инстанции, и вскоре лед
тронулся: Маринеско было возвращено прежнее звание, появилось несколько
газетных статей о подвиге "С-13". Из них две или три назывались одинаково:
"Неизвестный подвиг". За время, прошедшее между вторым и третьим сборами
ветеранов, Александр Иванович много раз имел возможность убедиться в своей
популярности. Популярности, конечно, неофициальной и нередко приносившей
ему вместо радости ненужные огорчения. В различные инстанции полетели
письма и ходатайства о присвоении Маринеско звания Героя. Александр
Иванович о них не знал и никак в них не участвовал, но всякий
становившийся ему известным отрицательный ответ ранил его жестоко. Зато на
третьем сборе, организованном Юнаковым с присущим ему размахом (ветеранов
впервые пригласили с семьями), я видел, как в лучах всеобщего признания
тает наледь, сковывавшая душу Александра Ивановича. Особенно тронула его
веселая церемония на пирсе: по обычаю военных лет ему как вернувшемуся из
похода победителю был преподнесен живой поросенок.
За прошедший год наши встречи с Александром Ивановичем становились все
дружественнее, но какого-то необходимого мне, может быть и ему, главного
разговора все не получалось, говорить о своем прошлом он по-прежнему
избегал, а для сколько-нибудь серьезной консультации моей работы мне надо
было по меньшей мере ввести его в курс дела, почитать кое-что из
написанного. Нужен был день (лучше два) без помех и без свидетелей.
И вот такой день наступил.
В начале ноября 1961 года я приехал в Кронштадт поработать и лишний раз