"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

слушал. Он только на нее смотрел. И долго смотрел ей вслед, когда она ушла
с каким-то парнем из средних веков, - то есть не из самих средних веков, а
из отдела с таким названием.
И сейчас, слушая Веру Павловну, он все время думал об Энне Ивоновне. И
не мог понять, почему Вера Павловна такая старая, она же раньше была
молодая... Неужели она постарела от внешности? А почему не постарела Энна
Ивоновна? Она, наоборот, от внешности только помолодела. А может. Вера
Павловна постарела, ожидая Калашникова? Энна Ивоновна не постарела, ожидая
его, а она постарела... Это предположение заставило его взглянуть на Веру
Павловну другими глазами.
Вера Павловна рассказывала про свои детские годы, которые были даже не
ее, потому что никакого детства у нее не было. Она так и сказала: "В
детстве у меня не было детства".
Это уже было лишнее. Правду тоже нужно говорить к месту, иначе она хуже
лжи. Это когда-то, в своем прежнем существовании, Калашников повторял все
без разбора, теперь он знает, как повторять. Ему скажут: "Трам-та-та-там!"
- а он в ответ: "Тири-тири..." Ему опять: "Трам-та-та-там!" - а он опять:
"Тири-тири..." Интеллигентный человек.
В детстве у нее не было детства... Это же каждый догадается, что она из
ничего взялась, из пустого звука. А может, она старилась не в ожидании
Калашникова, а просто так, сама по себе? И опять перед ним возник образ
Энны Ивоновны.
Вера Павловна между тем вспомнила о своем дяде, которого в каком-то
провинциальном городе приняли за столичного ревизора. Надавали ему
взяток... Он потом их сдал в милицию.
"Это случайно не тот дядя, который скупал мертвых душ?" - с намеком
спросил Калашников.
Вера Павловна его не услышала. Она вдруг начала стремительно молодеть,
но смотрела при этом не на Калашникова, что еще как-то можно было бы
понять, а куда-то мимо Калашникова. И уже не только молодея, а светлея
лицом и вся подавшись навстречу тому, что ее так сильно притягивало, Вера
Павловна сказала, словно вздохнула: "Дарий Павлович!"
Калашников обернулся. Прямо на него, но глядя тоже мимо него и улыбаясь
мимо него, к киоску шел Дарий Павлович Михайлюк.



9

Калашников брел по улице, по которой еще недавно шли победным шагом
Ганнибал, Наполеон и Суворов, и на душе у него было скверно. Все-таки
обидно, что старый Михайлюк... Это, наверно, потому, что она сама
старая... Конечно, до Энны Ивоновны ей далеко, но ведь единственная же!
Когда-то они были созвучны друг другу. И вот - она другому отдана и будет
век ему верна, - вспомнились слова из ее биографии. "Ну и пусть верна, -
подумал он, - в таком возрасте это совсем не трудно".
И Энну Ивоновну от него увели, и Веру Павловну увели...
Он зашел в театр. Ему хотелось увидеть Зиночку.
В связи с переходом на новые формы обслуживания буфет был закрыт.
Продолжал функционировать зрительный зал, но тоже подвергся серьезной