"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

с собой Калашникова. Калашников был рад расширить пределы поисков своей
единственной и прежде всего обратил внимание на молоденькую спецмаму,
которая скармливала ребенку банан. Ребенок, жуя банан, играл в шахматы с
незнакомым спецдядей. Каждый был поглощен своим: мама ребенком, ребенок
шахматами, дядя, которому надоело быть незнакомым, был поглощен надеждой,
что с ним, наконец, познакомятся.
"Эх, один раз живем!" Это крикнула специальная старушка, хотя сама она
уже одну жизнь прожила и теперь проживала вторую, а может быть, третью.
"Побежали?" - крикнула спецстарушка, и Калашников устремился за ней. Но
тут же спохватился: за кем он бежит? - и вернулся к молоденькой маме.
На доске значительно поубавилось фигур, и тут выяснилось, что ребенок
играет в шашки. У него уже было три дамки, а у незнакомого дяди ни одной.
Ребенок провел в дамки королеву и теперь подумывал, как бы провести в
дамки - стыдно сказать! - короля.
Вдали показалась старушка. Она бежала, размахивая руками, крутя головой
и вращая тазом, но при этом не упустила момент присесть на соседнюю скамью
рядом с каким-то профессором или академиком.
В районе спецпрофилактория внешность Федора Устиновича пересекалась с
внешностями очень больших людей, и Калашников мог с ними общаться - как
гость этой внешности. И тут он обратил внимание на то, что значительная
внешность может заменить человеку молодость. Какой-нибудь студент-недоучка
в сорок лет старик, а сорокалетний профессор в цветущем возрасте. Или
шестидесятилетний академик, нобелевский лауреат, с квартирой в центре
Москвы и дачей на берегу финского залива.
Внешность современного человека включает очень многое, поэтому внимание
художников все реже привлекает обнаженное тело. Чаще, чем обнаженная
шпага, но реже, чем обнаженные деревья осенью. И когда мы говорим "тело",
то прежде всего на ум приходит тело покойника, потом космическое тело и
только после этого тело живое, исполненное истинной красоты.



10

То обстоятельство, что Калашников оказался опасным мужчиной, так
повлияло на Зиночку, что она ошиблась дверью и среди ночи забрела к нему в
комнату.
Он долго объяснял ей ее ошибку, но Зиночка и сама не уходила, и его не
отпускала, проявляя совершенно неуместное гостеприимство в чужой комнате.
Она была как во сне. Или просто во сне. Калашников поднял ее и понес, и
уже донес до двери, но тут ему расхотелось ее выносить, а, наоборот,
захотелось внести и положить куда-нибудь... На кресло, на стол... Лучше
всего на кровать, там ей будет удобнее. Но хоть ей и было удобно и до утра
еще было далеко, Зиночка вдруг проснулась и сказала "да", хотя ее ни о чем
не спрашивали. Калашников тоже сказал "да", хотя и его не спрашивали, и
так они проговорили всю ночь, выбирая самые короткие слова, чтобы не
тратить на них много времени.
В эту ночь Калашников узнал для себя много нового. Он узнал, что в
балете у нас больше народных, чем в драматических, потому что они играют
молча, не распускают язык, а язык в наше время не только до Киева доведет,