"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

общую мелодию. Это была удивительная мелодия. Вот уже тысячи веков
миллионы композиторов пытаются ее восстановить, но только множат горы
своих собственных сочинений.
Он думал, что Масенька откликнется на этот рассказ. Если она была та,
которую он искал, она не могла не откликнуться...
Но откликнулась ее мама. Она сказала, что знает эту страну, что их папа
не раз там бывал и даже что-то оттуда привез, когда был там в последний
раз с правительственной делегацией. У них, оказывается, такой папа,
которого можно послать куда угодно, и он непременно оттуда что-нибудь
привезет. Теперь уже было неловко признаваться, что сам Калашников никогда
не бывал в стране Хмер, и он принялся ее расписывать так, словно он в ней
бывал и даже, кажется, встречался с их папой. Это их поразило больше, чем
страна Хмер, потому что сами они с папой встречались довольно редко. Мама
заговорила о папе, а Масенька бросала быстрые взгляды на Калашникова и
краснела для красоты.
Калашников настолько разнежился, что стал называть Масеньку Зиночкой, а
ее маму Жанной Романовной, что ему, конечно, простили, посчитав особой
формой вежливости на среднеевропейский манер. Но когда он дома рассказал
об этой путанице, Зиночка сказала: "Вы опасный человек, вам ничего нельзя
доверить, даже имени". А Жанна Романовна выразилась прямей: "Ходите бог
знает где. Будто вам уже и чаю выпить негде".



9

Время между тем шло, и Калашников уже стал забывать о своей прежней,
бесплотной жизни. Как он там - с обрыва на обрыв? Или с уступа на уступ?
Нехорошо забывать родные места, но вот - и они забываются...
Федусь, например, в селе родился, а разве он помнит? Он среди голой
степи родился, но теперь о степи забыл. В степи, конечно, все ровное, а
ему надо повыше. Чтоб все выше и выше. Такой он, Федусь. Он хотя и на
месте сидит, но по службе продвигается.
Продвижение вместо движения - это закон нашего века. Природой он не
предусмотрен. У нее сплошное движение, а продвижения нет. У нее не видно,
чтоб муравей продвигался в слоны, у него много движения, а продвижения
никакого.
Другое дело Федусь. Начал с голой степи, но давно о ней позабыл. А в
степи о нем помнят, детям рассказывают. Чтоб дети гордились, не ленились,
выбивались в гору из равнинной местности. Портрет, наверно, повесили. Те,
которые придают значение внешности, любят всюду вешать портреты.
Кстати, внешность - это не только тело. Сегодня это и одежда, и
квартира, и прочие атрибуты приличного существования. Внешность Федора
Устиновича распространилась так далеко, что охватывала даже Кисловодск и
южное побережье Крыма, не говоря уже о ближайших спецсанаториях и
спецпрофилакториях. Но при том, что он был такой большой спец, здоровье у
него осталось таким же маленьким, каким было в детстве, и оно, как это
бывает в детстве, пошаливало. Человек шалит в начале жизни, а здоровье его
шалит ближе к концу; и не так просто его призвать к порядку.
Однажды Федусь, отправляясь в однодневный спецпрофилакторий, прихватил