"Александр Кривицкий. Тень друга; Ветер на перекрестке" - читать интересную книгу автора

не создано в этом смысле. Это и понятно, - витийствовал я, обретая понемногу
спокойствие, - в громе пушек растворяется, так сказать, слабый голос муз...
- Ну вот что, - хмуро перебил редактор, - как там у союзников, я не
знаю. Зачем нам нужны их музы? Пусть открывают скорее второй фронт. Их музы
могут молчать, а наши должны говорить. Понятно?
- Понятно! - сказал я так же машинально, как и плачевное "не могу
знать".
- Ну вот, значит, и займитесь этим делом.
Последняя реплика переводила весь разговор из теоретической сферы в
область железной практики, и я, подавленный, вышел из кабинета. Может, все и
обошлось бы. Теперь же положение становилось угрожающим. Редактор был не из
тех людей, кто забывал свои приказания, какими бы фантастическими они ни
казались тем, кто их получал...

2

Кто-то заметил: старый солдат, о чем бы он ни говорил, всегда сведет
речь на войну. И это, наверное, не только оттого, что война оставляет
неизгладимые шрамы в душе и на теле.
С тех пор как военная служба перестала быть пожизненной, а так было,
скажем, во времена наполеоновских или суворовских битв, когда новобранец
старился в армии и рядовые гренадеры не уступали возрастом и сединами
генералам, с тех пор война - удел молодых, и, говоря о ней, люди вспоминают
свою молодость. В сорок первом году Петр Андреевич Павленко уже не был
молод, я еще только подходил к третьему десятку. Разницу в годах Павленко
сокращал таким юношеским безрассудством, что ощутить ее мог только педант.
Мы знали друг друга и раньше, познакомились в дни войны с белофиннами.
Но стали дружить позже. В октябре сорок первого корреспондент "Красной
звезды" Павленко вернулся с Северо-Западного фронта в Москву и поселился в
моих редакционных "апартаментах". К тому сроку редакция "Красной звезды",
где я был начальником отдела литературы и искусства, уже дважды сменила
адрес.
Сначала мы жили в нашем старом, источенном древесным жучком особняке, в
глубине просторного двора на уютной улице Чехова. Потом нелегкая понесла нас
в крыло здания театра Красной Армии, что на площади Коммуны.
В заботах о безопасности центральной военной газеты определено ей было
это местожительство, а при том упущена из виду конфигурация театра. Он
выстроен, как известно, в форме пятиконечной звезды, для чего пришлось
нарубить внутри здания множество неудобных переходов, остроугольных тупиков,
трехстенных каморок. К сожалению, архитектурный замысел никак не поддавался
оценке с земли.
Звезда была видна только с неба, с воздуха. И эта особенность здания не
веселила воображения. На картах Москвы, извлеченных из планшетов сбитых
летчиков рейха, театр Красной Армии был отмечен аккуратным крестиком и
фигурировал как один из точных ориентиров для бомбометания. Его
закамуфлировали театральные художники, но их искусство могло ввести в
заблуждение опять-таки пешехода, наблюдение с воздуха показывало не вишневый
сад, но все ту же звезду. Так что своей сохранностью здание обязано, как я
думаю, скорее нашим зенитчикам, чем декораторам.
Мы понимали все это уже тогда и не чаяли выбраться из-под такого