"Александр Кривицкий. Тень друга; Ветер на перекрестке" - читать интересную книгу автора

сердитый взгляд.
- Вы ведь тогда приезжали со Ставским и Павленко.
- Точно так, - подтвердил я. - Память у вас хорошая, Константин
Константинович.
- Все, что было под Москвой, помню по дням и по часам... В моей военной
биографии это была самая трудная пора. Да, обоих уже давно нет. Ставский
погиб, кажется, под Великими Луками. А как умер Павленко?
- Сердце, - ответил я.
- Сердце... - медленно повторил Рокоссовский и снова левой рукой будто
поддержал или поправил что-то в груди. На мгновение в глазах его мелькнула и
сейчас же исчезла мучительная озабоченность, так не вязавшаяся с обычным
хладнокровием этого всегда владеющего собой человека.
Ответив на тосты и перекинувшись репликами с окружающими, Рокоссовский
неожиданно для меня продолжил наш разговор. Чуть отступив от стола, он
вполголоса говорил о значении нравственного элемента на войне, о знании
воинской психологии и военной истории. А в заключение сказал:
- Исследование этой сферы, конечно, манит литератора. Если оставить в
стороне область духа, то война останется сборником математических задач.
Поэтому мне понятен ваш интерес и к тому незначительному эпизоду. Проблемы
воинской психологии и уроки военной истории нужно изучать не только в мирные
дни, но и на войне. В военное время они встают перед нами острее, резче...


УТОПИЯ ГЕЛЬДЕРСА,
ИЛИ
ОТГОЛОСКИ МОДНЫХ ВОЕННЫХ ТЕОРИЙ


1

Разговор с Рокоссовским я хорошо запомнил. К тому времени, когда он
происходил, я уже был автором книг на военно-исторические темы и работ, в
той или иной мере связанных с военной психологией. Но, думая над содержанием
беседы с Рокоссовским и мысленно повторяя его выразительные слова о духовной
сфере и сборнике математических задач, я вновь и вновь вспоминал осень сорок
первого года в Москве. И на этот раз особенно те ее дни, какие мы провели
вместе с Павленко. Мы жили и работали в осажденной Москве, регулярно ездили
во фронтовые командировки и по роду нашей редакционной работы, естественно,
обязаны были писать. А давно известно: чтобы писать, необходимо, помимо
всего прочего, еще и читать. Читали в армии всюду. Даже и на войне, я
убежден, наши войска были самыми читающими в мире. Миллионы экземпляров
газет - от "Красной звезды" до славных "дивизионок", "летучий дождь" брошюр,
классика, жадно поглощаемая впервые или заново, произведения советских
писателей. Понятно, не читали в наступлении. А вот в обороне,
эшелонированной на большую глубину, в периоды затишья из вещевого мешка
извлекался заветный томик, кто-то приносил в блиндаж истрепанные, как хорошо
послужившая гимнастерка, номера газет с первыми главами "Они сражались за
Родину" Михаила Шолохова, "Рассказов Ивана Сударева" Алексея Толстого и
"Василия Теркина" Александра Твардовского или журнал с "Днями и ночами"
Константина Симонова, "Это было в Ленинграде" Александра Чаковского,