"Александр Кривицкий. Тень друга; Ветер на перекрестке" - читать интересную книгу автора

что написал ты о нашей дружбе, всегда было ясно мне, но написанное приобрело
новый, более мощный смысл, и я могу действительно сказать, что это на всю
жизнь, через все, до конца".
Так оно и было.
Они делили пополам хлеб и фантазию. Вместе ездили по стране, открыли
для русской литературы Туркмению. Пешком исходили Дагестан. Были своими в
Грузии. Везде находили друзей, отовсюду привозили свои будущие книги.
Ни один, ни другой не мог долго усидеть на месте, и оба неизменно
производили впечатление людей, только что вернувшихся из путешествия.
Они были в числе тех, кто прокладывал первые литературные маршруты на
советской земле. С них начались творческие командировки писателей по стране.
Павленко был моложе и часто именовал Тихонова "командором", "стариком",
"охотником за расстояниями", "коммендаторе". Их взаимное уважение было
прочным и спокойным.
Раз как-то я позвонил Тихонову и спросил у того, кто снял трубку:
- Начальник гарнизона дома?
Павленко это обращение поправилось, и он сказал свое: "Берем!"
С тех пор так и пошло.
Встречаемся с Сергеем Орловым, и один из нас спрашивает: "Как там
начальник гарнизона? Давно но видели?"
Звонит полковник Иван Гаглов - он был ленинградским корреспондентом
"Красной звезды" во время блокады: "Слушай, начальник гарнизона приказал
собраться в три ноль-ноль в Переделкино".
Набираю номер, прошу к телефону Николая Семеновича. Верная
домоправительница Шура полностью в курсе всех кличек, условных обозначений,
прозвищ, отвечает: "Начальник гарнизона в Комитете мира, будет вечером".
Он и в самом деле был начальником военно-литературного гарнизона в
своем родном Ленинграде. Кто однажды прочел его очерки - месяц за месяцем
они составили календарь блокады, - тот запомнил их навсегда. Как забыть
рассказ о доме с проломанной крышей, где на полу одной из комнат под слоем
прозрачного льда лежала раскрытая книга - можно было прочесть обе
страницы...
В первую мировую он служил в гусарах - род войск, прославленный еще
Денисом Давыдовым, - и с тех пор хлебнул войны досыта. С армией была связана
вся жизнь и у Тихонова и у Павленко.
Весной 1949 года Петр Андреевич был в Соединенных Штатах на Конгрессе
мира. Он стоял на трибуне, и ему задали вопрос:
- Существуют ли в советском законодательстве и в воинской повинности
льготы по религиозным убеждениям?
Павленко ответил:
- Ничего не могу сказать по этому поводу. Не знаю. За всю мою жизнь - а
мне пятьдесят лет и я воюю за свою Родину с девятнадцати - мне не приходило
в голову скрываться от военной службы.
Между тем с 1921 года у Павленко начался легочный процесс, к несчастью
ставший пожизненным. 14 июня 1951 года Павленко возвратился из Чехословакии.
На следующий день мы с женами вчетвером обедали в "Арагви". Петр увлеченно и
увлекательно рассказывал о поездке. А через сутки его не стало. Мне сообщили
тотчас же, но я не мог вырваться из редакции ни на минуту - дежурил по
номеру. Я знал, кому позвонить: Тихонову, на улицу Серафимовича. Там после
войны, в его квартире, полной книг, рукописей, географических карт и