"Александр Кривицкий. Тень друга; Ветер на перекрестке" - читать интересную книгу автора

редакторского кабинета послышалась трель вертушки, и Карпов бросился туда,
крикнув:
- Зайдите, продолжим...
Мы стояли молча, глядя друг на друга. Воскресенье. Мы забыли, какой
сегодня день. С воскресенья на понедельник газета не выходила, но фронт был
рядом, и все уезжали в воинские части за информацией, материалом,
ознакомиться с обстановкой на месте. Обычно уже в субботу вечером начиналось
распределение - кто куда. Но мы приехали ночью и не вспомнили - воскресенье.
- Ты знал, - взбесился я, - ты знал и просто разыграл меня.
- Клянусь пророком, - молитвенно сложил руки Павленко.
- Ты знал, - заорал я, - этого я тебе не прощу!
Послышался голос Карпова. Он стоял в проеме двери.
- "Вальтер" - даже смешно. Ну как его можно сравнивать с "ТТ" - это же
как вилка и нож. Можно сравнивать? Для бумаг если, другое дело... А куда же
вы все-таки собрались?
- Мы - на фронт, - спели мы опять хором.
- Вы же только вернулись. Хотя - воскресенье. Ну, давайте я вам выпишу
предписание.
- Не надо, - сказал я, - мы вчера закончили поход у разведчиков, а у
них печати не было. Так что предписание не отмечено. Можно ехать по
старому...
И мы снова поехали в Панфиловскую дивизию. Разыграл ли меня Павленко
или он действительно поверил в возможность того, что нам померещилось этим
утром, - я так и не узнал. Он отшучивался. Но я не столь уж настойчиво
добивался истины.
Важно было другое. Положение под Москвой стало критическим. Планы
Верховного командования "Красной звезде" не докладывались. А то, что мы
видели, не вселяло бодрости. Наши дивизии стояли насмерть в подмосковной
обороне. Разъезд Дубосеково, у которого сражались двадцать восемь
героев-панфиловцев, был в руках противника.
Я еще не знал последних слов политрука Клочкова-Диева: "Велика Россия,
да отступать некуда - позади Москва", - но мысль, а вместо с ней и слова эти
уже жили в сердцах всех, кто находился на фронте или рядом с ним и думал о
судьбе столицы.
Тетива обороны звенела, натянутая так туго, что невольно душила
тревога, а вдруг лопнет? Но жила неиссякаемая надежда: с этой тетивы будет
спущена стрела наступления.

5

Поскольку зашел разговор о подвиге панфиловцев, я хочу прервать рассказ
о нашем смятении в пустынной редакции и вспомнить дни рождения поэмы Николая
Тихонова "Слово о 28 гвардейцах", - правда, для этого нужно забежать
чуть-чуть вперед. В марте 1942 года он прилетел из Ленинграда в Москву, в
командировку.
Был он моложав, с юношеской талией, удержанной блокадой Ленинграда, со
смугло-красным лицом, прихваченным стужей, с тысячей вопросов о Москве и о
Павленко. Старые друзья, они познакомились еще в 1924 году в Тифлисе, где
Петр Андреевич работал в газете "Заря Востока".
Однажды, в ответ на послание Тихонова, Павленко словно поклялся: "То,