"Елена Криштоф. Сто рассказов о Крыме " - читать интересную книгу автора

летописи, поискал и нашел источники и древний городской водопровод. Так вот
прямо подошел к "вычисленному" месту, копнул и нашел глиняные трубы. Потом
сам удивлялся, до чего все обошлось малыми затратами на землекопов. Впрочем,
стоило ли удивляться? Точно так же, следуя указаниям Гомеровой "Илиады",
археолог Шлиман обнаружил когда-то Трою, Бларамберг определил место, где
стоял Неаполь скифский.
...Владимир перекрыл воду, корсунцы сдались. А дальше, по словам той же
летописи, направил Владимир посла к греческим императорам в Царьград со
словами: "Слышу, у вас сестра в девицах; если не отдадите ее за меня, то и с
вашим городом будет то же, что и с Корсунем". Императоры после долгих торгов
и сомнений решили: "Крестись, и тогда пошлем к тебе сестру".
Собственно говоря, именно этого предложения - креститься - Владимир и
ждал. Христианство было безусловным шагом вперед по сравнению с язычеством,
и этот шаг князь хотел сделать, однако как-то так, чтоб гордость не
страдала... То есть принять религию от побежденных - это он мог, а от
диктующих, снисходящих - ни в коем случае.
Что же касается Анны, она не хотела ехать в чужую страну: "Иду точно в
полон, лучше бы мне здесь умереть". Но делать нечего, поплыла к Корсуню в
горе и слезах. А там была торжественно встречена жителями: расстилали ей
ковры под ноги, служили молебны, смотрели, как на избавительницу.
Да, вот еще какая деталь: именно этот Владимир, князь Киевский, позднее
в летописях назван Красным солнышком, и это именно в его времена и где-то
рядом с ним совершали свои подвиги Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша
Попович. Интересно, не могли ли и они воевать Корсунь, стоять вот здесь у
рва, нынче мирно заросшего ломкими прутьями дерезы, а когда-то грозного в
своей неприступности?

Берег третьего моря

Из Трапезунда корабельщик брался довезти Никитина до Кафы за золотой.
Второй золотой шел уплатой за пропитание.
Афанасий отошел от корабельщика довольный, думая, что и больше не жаль
отдать, только бы позади оказалось это последнее море, отделявшее его от
родины. Правда, Кафа - тоже чужая земля, генуэзская. Но там живут и русские,
и оттуда на родину прямая дорога через степь, если пристать к надежному
купеческому каравану, миновать Перекоп - узкое горло ловушки, где так легко
попасть в плен.
Когда подплывали к Кафе, Афанасий стоял на носу корабля, и грудь его
выгибалась так, как будто он хотел помочь парусам. Он устал от опасностей,
от чужих слов чужого языка, оттого, что шесть лет не ступала его нога по
мокрым заречным лугам, рука не срывала горький осиновый лист.
Любопытство, жажда принести пользу и себе и отечеству потом, может
быть, снова толкнула его в путь. Но это будет не скоро. Пока же он везет на
родину небольшой груз золотых, спрятанных в поясе, и вот эти записки,
которые он вел все время пути, все шесть лет. В них обозначены дороги Индии,
Персии, Турции. А также время, необходимое, чтоб их пройти, товары, выгоды и
нравы дальних, никому еще неведомых стран... Кроме записок и нескольких
золотых, он везет на родину свою тоску по ней.
Он был быстрым, не трусливым, верным слову человеком и не знал за собой
раньше этой способности - тосковать. А вот пришла тоска - не отпускает.