"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Бег на один километр" - читать интересную книгу автора

взаимодействие полей, которое мне не объяснить и тем более не показать на
пальцах, как фокус со спицей. Надо дождаться Дока, он что-нибудь придумает.
Но если такое может в принципе случиться, то почему не сейчас и отчего не на
Тверском бульваре?
А на бульваре все шло своим чередом. Я прибегал не первым, но среди
первых, болтал с ребятами, и они называли меня уже забытым мною школьным
прозвищем - Батон, потому что и тогда я очень любил белый хлеб с яблочным
мармеладом, и Четэри покрикивала на меня, когда я пытался сделать ускорение
на финише: "Коленочки, коленочки выше! Руками работай!" Я научился не
вываливаться сразу после финиша из старого времени и несколько минут
оставался с ребятами; для этого достаточно было не двигаться резко и не
менять своего места в группе.
Вел я себя, впрочем, не совсем естественно: смеялся чуть громче, чем
нужно, и старался не встретиться глазами с той девочкой, только изредка и на
мгновенье бросал на нее взгляд. У нее было мягкое круглое лицо и очень
светлые легкие волосы, а цвет глаз я не мог рассмотреть, наверное, серые или
зеленые. Подойти поближе я не решался. Может быть, боялся, что, сделав шаг к
скамейке, я так и останусь в прошлом, что воронка времени засосет меня и я
не смогу выбраться на поверхность, в мои естественные дни.
Что же, собственно, пугало меня? Чем плохо попросить убежища в
собственной юности, пройти заново лучшую пору жизни, вступить в зрелость, не
повторяя совершенных когда-то ошибок, и достичь пятидесятилетия во второй
раз - с удвоенной мудростью?
Да, я не избежал такого искушения. Но Санька Карюхин был впереди, и
Четэри говорила мне не раз: "Ты не бегун, ты борец. И тысяча метров не твоя
дистанция".
Каждый должен искать шансы на своей дистанции. Моя пройдена больше чем
наполовину, и поздно уже возвращаться к старту.
Поздно и нечестно. Второй раз прокручивать свою жизнь, лавируя и
подстилая соломку на то место, где упадешь,- в этом есть что-то нечистое,
верно?
Впрочем, размышляя таким образом, я скорее отстаивал свои нравственные
принципы, нежели принимал решение - остаться или вернуться. Ибо как я ни
старался, но через пять, от силы через десять минут неизменно вываливался из
мальчишеского прошлого и оказывался напротив сквера с безумными часами. Это
могло случиться от чьего-то громкого выкрика, от резкого поворота головы, от
того, наконец, что я чувствовал на себе взгляд светловолосой девочки.
Тверской бульвар без шашлычной и "Новостей дня" терял сразу немного
красок, но, наверное, не потому, что это здание так уж украшало его - просто
с возрастом восприятие у каждого становится менее острым, да и зрение
начинает пошаливать. Ноги мои тяжелели, но я все же старался не идти обратно
пешком, а пробежать по аллее хотя бы сотню-другую метров. И всегда впереди
маячил высокий худой мужчина с большой лысиной. Он бежал упругим,
пружинистым шагом, в нем угадывался бывший спортсмен, притом хорошего
класса.
С некоторого времени по дороге домой я стал встречать на аллее
моложавую женщину, подтянутую, с очень светлыми волосами; мне казалось, что
она как-то по-особому провожает меня взором. Иногда она прохаживалась по
аллее, иногда сидела с вязаньем на скамейке. От свежих ощущений, принесенных
из прошлого, мне становилось беспокойно и грустно, хотя я и понимал, что