"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Бег на один километр" - читать интересную книгу автора

возможность совпадения ничтожно мала, и все мои сверстники давно разъехались
кто куда, и так много на свете женщин с легкими светлыми волосами.
Моя жизнь, прежде полная событиями, приобрела некоторую монотонность.
Что ни день, я скатывался по искривленному желобу в собственное прошлое, в
одно и то же время и место, подмечал мелкие перемены, происходившие у
памятника Пушкину, и ждал, волнуясь, когда же что-то изменится решительным
образом. Впрочем, я не подгонял события, ведь время в юности медленное и
сладостно тягучее, какой была исчезнувшая неведомо куда конфета "Коровка".
Был уже конец августа, и первые желтые листья падали на аллею, когда
наступил наконец мой час - тот самый, ради которого я день за днем выходил
на бульвар. Полнота больше не тревожила меня, но чего-то мне не хватало,
может быть, злости, как говорила Четэри, и я был этому рад, потому что любая
злость мне претит, даже спортивная. И если мой час настал, то иное чувство
было тому причиной, я не хочу называть его, потому что боюсь высокопарности,
знаю только, что со злостью оно никак не совмещается.
Впервые за последнее время выдался пасмурный день, к вечеру прошел
мелкий дождь, и от теплого асфальта поднимался пар. Когда в середине
бульвара я привычно вбежал в свое детство, там пронзительно пахло теплыми
мокрыми листьями. Как всегда, я увидел впереди худую спину Сани Карюхина в
пропотевшей голубой майке. Саня бежал как автомат, ритмично переставляя
ноги, и руки его ходили, будто шатуны, взад и вперед, прижатые к худым
бокам.
Запах листьев бил мне в ноздри, пар стелился над землей, сзади
раздавался топот десятков ног, и в это мгновенье я вдруг ясно почувствовал,
что могу догнать Карюхина. Эта дистанция будет моей, хотя бы один раз в
жизни, пусть я и не умею как следует поднимать коленки и ноги у меня
тяжеловаты для бега.
Я рванул, как будто бежал стометровку. Казалось, что Карюхин
остановился, а я медленно, преодолевая могучее сопротивление, сокращаю
расстояние между нами, сжимаю разделяющую нас пружину. Сердце колотилось
неистово, воздуха не хватало, но я смял эту воображаемую пружину, отбросил
ее прочь, и препятствия между нами уже не существовало.
Саня оглянулся, увидел меня за спиной и попытался сделать рывок, но я
поравнялся с ним, и мы бежали локоть в локоть, иногда задевая друг друга.
- Еще немножечко, еще капельку,- кричала Четэри в свой рупор.-
Толчковой порезче!
Она кричала это мне, а не Саньке, ведь всегда невольно болеют за тех,
кто слабее, кто выигрывает не по прогнозу, а вопреки ему.
И я пытался толчковой порезче, нажимал еще капельку, еще немножечко. Я
не имел ничего против Карюхина, но я слышал Четэри, видел перед собой глаза
той девочки так близко, как не видел никогда, чуть удлиненные серые глаза,
которые смотрели на меня с надеждой и толкали меня вперед.
У бронзовых ног Пушкина я остановился. Карюхин был у меня за спиной.
Дальше все было не так, как мне виделось в мечтах.
Я не подошел к ней. Она сама встала со скамейки, посмотрела на меня в
упор и тихо сказала:
- Наконец-то. Я так рада.
- Спасибо,- ответил я и замолчал беспомощно. Не знал, что еще сказать.
Волна радости накатила на меня и подняла на свой пенный гребень. Наверное, я
сделал какое-то неосторожное движение, может быть, просто то было движение