"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Бег на один километр" - читать интересную книгу автора

вдоль бульвара идет красный двухвагонный трамвай.
Трамвай как трамвай. Меня трудно им удивить, хотя я знаю точно, что
здесь уже лет тридцать назад сняли рельсы. Просто у меня синдром. Синдром
Бауэра - фон Линденгроссена. С кем не случается. Вот с этими, что бегут
рядом со мной и впереди меня, с ними, должно быть, то же самое. Только
отчего они все такие молодые, совсем мальчишки? И почему на них одинаковые
голубые майки и черные трусы? И зачем я бегу вместе с ними, стараясь не
отставать, и кто этот тощий, с сухими длинными ногами, что бежит впереди
всех, и я так хочу догнать его, но знаю, знаю же, что никогда мне этого не
сделать, потому что...
Стоп, сказал я себе. Спокойно. И не надо щипать себя за руку, потому
что это не сон. Всему найдется объяснение. Не сейчас, так позже. А пока -
давай вперед, к финишу, и там, если очень захочется, можешь порассуждать.
И я бежал, стараясь не рассуждать, последнюю сотню метров до финиша, но
сердце мое колотилось сильнее прежнего. Там, слева, за оградой бульвара,
есть сквер с фонтаном, и у фонтана обычно сидят люди на скамейках, сто раз я
видел это, проезжая мимо на троллейбусе, сидят, конечно, если погода
хорошая, а в плохую фонтан не работал, но сквер-то все равно оставался, и
еще над ним, на стене углового дома по Сытинскому переулку, висят часы, по
которым никак не понять, сколько же сейчас времени,- загадка часового
искусства.
Так вот, сквера не было, и фонтана, и часов. Там стоял двухэтажный дом,
и в нем кинотеатр "Новости дня", в котором я впервые познакомился с
кинематографом, просмотрев ленту "Человек рассеянный". А рядом с кино -
шашлычная "Эльбрус", куда мы не раз захаживали после стипендии.
Бред. Синдром Бюхнера - Эрленмейера.
С головой, вывернутой влево, уставившись глазами на вывеску "Эльбруса",
я чуть не налетел на пьедестал, который вместе со статуей Пушкина опять
переехал на Тверской бульвар. Бежавшие со мной мальчишки в черном и голубом
тоже остановились. Один тяжело отдувался, другой завязывал шнурок на
тапочке, трое ребят отошли в сторону и над чем-то тихо смеялись. Их лица
казались мне странно знакомыми.
Я переводил взгляд с одного лица на другое, пытался вспомнить, где и
когда я их видел. И что более всего поражало меня - никто не обернулся в мою
сторону, никто не воспринял меня как чужака, затесавшегося не в свою
компанию.
За спиной раздался тяжелый топот, кто-то крикнул: "Давай, Слон, прибавь
маленько",- и все засмеялись; я обернулся и увидел пухлого паренька,
неуклюже переставляющего ноги. К его смуглому лбу прилипли черные пряди
волос, он отдувался, но кое-как бежал, не переходя на шаг. "Вперед, элефант!
Идешь на рекорд! Финиш королевского слона!" Не обращая внимания на выкрики,
парень топал прямо на меня. Это был Юрка Прудник. Слон. Пятнадцатилетний
Королевский Слон. Я и теперь редко обращаюсь к нему по имени, ему это не
идет, зову его Слоном или Доком. То, что он станет доктором наук, не
вызывало ни у кого сомнений с первого класса.
Когда на тебя бежит слон, ему надо уступить дорогу. Я сделал шаг в
сторону. Я ждал, как продолжится сюжет, что будет потом и чем все это
кончится - детская наивная любовь к кинематографу, простому, с крепко
сколоченной фабулой, с погоней и с непременным торжеством добра над злом.
Когда Док еще был для всех Слоном, я смотрел такие фильмы раз по пять.