"Борис Кригер. Сказки" - читать интересную книгу автора

Рочекко в сопровождении свиты, на колеснице, запряженной шестеркой страусов.
- А ну заткнись! - бросил он Джофу - и тот крепко поперхнулся в
середине слова. - Эту статую я покупаю, - заявил толстяк, - но уважая вашу
сраную свободу, я предлагаю вам перебить цену. Мое слово - миллиард санчей.
- Боже, на эти деньги можно купить всю Землю, - пробежало в толпе.
- Ну, если другой цены нет, то где хозяин? - заявил Рочекко, помолчав.
Тут ни с того ни с сего выскочил Зайка, вовсе было с Мишкой убежавший.
- Эта статуя из базюки и при продаже рассыпается, - громко заврал он. -
И вообще Мишка это для меня сделал, - добавил Зайка уже совсем тихо, из-под
ушей.
- Короче, сделка не состоялась, - рявкнул Рочекко и тут же ускакал
прочь с громадной своей свитой.
А Мишка с Зайкой отправились домой, всеми обходимые и ненавистно
озираемые.
Наутро Мишка потопал приглядеть за своей статуей, но дурное
предчувствие замучало его не напрасно. Видно, и правда статуя была из базюки
или из материала еще более чуткого. Лишь от обиды быть проданным монумент
рассыпался в мелкие кусочки, да и кусочки куда-то разнеслись.
На самом же деле, едва Рочекко, а за ним и Мишка с Зайкой отбыли, Джоф
с остервенением кинулся дробить статую.
Толпа немедля сообразила (толпа всегда соображает немедля), что статуя,
ну, убожество это, не просто из камня, а из ценного камня. Не зря ж богач
Рочекко такие вселенские деньги предлагал. Ну, не за карикатуру же эту
мерзкую он деньги давал! Толпа набросилась и, задавивши Джофа, разнесла даже
пыль на месте мишкиной скульптуры, складывая ее бережно по мешкам. И теперь,
утром, когда Мишка грустил несчастный, люди уже меняли ее осколки по
двадцать, а кто и по тридцать санчей за штуку. Кое-кто уже был выпнут из
лакированной приемной Рочекко при попытке этот мусор ему запродать. Кто
прятал мишкины камни по закромам, а кто и торговал уже особо доверчивым
простые каменюки под видом осколков мишкиной скульптуры.
Дома Мишку поджидало удивление, в прихожей вновь сидел Джоф, лишь мало
поврежденный во вчерашней потасовке. Зайка с ним уже о чем-то беседовал, а в
углу у рукомойника лежали взятые в долг бревнышки.
Джоф увидел Медведя мельком и вовсе спрятал глаза.
- Мрыш, я вчера нечаянно, ей-Богу. Здорово у тебя твоя статуя вышла, а
меня такая обида взяла, да еще этот Рочекко со своим миллиардом. А все-таки
жаль, что так все случилось. А про неправильное твое боголюбие - это я и
вовсе напрасно. Так уж суди меня как хочешь, а бревнышки я тебе возвращаю,
хотя на что они теперь.
Медведь не злился, но ему все же захотелось спросить:
- Как же это тебя вчера толпа не задавила?
- Меня задавишь, - скромно покосился Джоф на свой окаменелый торс. -
Видишь ли, дело какое странное: чем ты безобразней вещь выдолбишь - тем
мрачнее она и сохраннее, так и я: меня Господь-Бог, чай, не в запале долбил,
так, с прохладцей, вот и вышел я невзрачный да никчемный, только разве что
мрачный - как каменный пень, и вот почти полсотни прожил. А твое вчерашнее
творение и дня не просуществовало, потому как тонкостью и вкусом великим
отличалось. Что ж ты думаешь, если морда моя насквозь стальной крошкой
пропиталась, так я не смыслю в прекрасном? Еще как смыслю, оттого-то я так
осерчал, и завидно, и просто обидно, чтоб такое творение рядом с моим