"Борис Кремнев. Франц Шуберт (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

С тоской и злобой косился он на Запад, ибо, как всякий ретроград, видел
в Западе первопричину всех бед и несчастий.
А они действительно сильней и сильней одолевали империю. Войска
революционной Франции, хоть и разутые, и раздетые, и плохо обученные,
громили сытых и бравых, на славу вымуштрованных солдат императора Франца.
Пусть пушки гремели пока еще в дальней дали, где-то в Северной Италии. Но их
грозная канонада возвещала поражение непобедимой на словах и на бумаге
Габсбургской монархии.
В 1797 году в итальянской деревушке Кампоформио французы заставили
австрийцев подписать мирный договор. Ломбардия, Бельгия и левый берег Рейна
перешли во владение Франции.
Первые потери! Пока лишь первые. И только лишь территориальные.
Да, не напрасно рождение нового сына и канун рождения нового века Франц
Теодор Шуберт, школьный учитель венского предместья Лихтенталь, встречал
тревогой и беспокойством.

Век уходил в вечность. Надвигалось новое столетие.
А вместе с ним страх. Перед неведомым и грядущим.

II

Квартира, где жили Шуберты, была тесной и маленькой - комната с кухней.
В этой кухоньке, тесноватой, с низким потолком и подслеповатыми оконцами,
Мария Элизабет родила на свет маленького Франца. Немыслимо было понять, как
пятеро людей умещаются в такой тесноте. Прибавление шестого, разумеется, не
раздвинуло тесные стены. Впрочем, шестой не особенно мешал остальным. Он
даже места не отнимал, ибо на первых порах вел, так сказать, воздушное
существование: обитал в люльке, подвешенной к потолку. И двое старших
братьев - двухгодовалый Карл и трехлетний Фердинанд - резвились под ним, то
пробегая, то проползая по полу.
Шестой был мирного нрава, и в часы, когда пеленки, стягивавшие его
тельце, были сухи, а сам он сыт, тихо спал в своей люльке, посасывая соску.
Когда же приходила нужда его перепеленать, самый старший из братьев,
двенадцатилетний Игнац, вставал из-за обеденного стола, за которым делал
уроки, сгребал в охапку книги и тетради и уступал свое место самому
младшему. Мать пеленала его, а он, лежа на столе, болтал толстыми, словно
перетянутыми нитками, ножонками и звонко кричал.
Один лишь отец не поступался ничем. Никогда и ни для кого. Придя домой,
он, пообедав, облачался в стеганый халат и садился за письменный стол у
окна. И комната с его сложной, напряженной, многолюдной жизнью оставалась
позади него. Перед ним же были только ученические тетради. И никто не смел
отрывать его от них. Вся семья знала: письменный стол - место священное,
нечто вроде алтаря. Приближаться к нему опасно. Разумнее вообще его обойти.
Чем дальше, тем лучше. Даже Карл и Фердинанд обрывали игры, когда отец
ровным и твердым шагом направлялся к письменному столу, и, забившись в угол,
с опаской поглядывали на широкую неподвижную отцовскую спину. Или убегали на
кухню, где мать, красная, потная, со слезящимися глазами, стряпала у плиты
или стирала.
Стоило маленькому Францу расплакаться в своей люльке, как она, бросив
дела, влетала в комнату и принималась его укачивать. Если же это не помогало