"Борис Кремнев. Франц Шуберт (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

и младенец продолжал кричать, а отец оборачивался и посматривал на него чуть
удивленным взглядом своих холодных, темных, по-рачьи навыкате глаз, она,
явно робея, поспешно уносила сына на кухню. Здесь, пригретый теплом плиты и
сморенный кухонным чадом, он засыпал на ее руках, после чего получал право
возвратиться в комнату, в люльку.
Как ни беспорядочна жизнь шестерых в одной комнате, Франц Теодор Шуберт
умел поддерживать порядок. Для этого он дома никогда не прибегал ни к
линейке, ни к розге. Зато в школе они частенько прогуливались по рукам и
спинам учеников. Хотя горластая лихтентальская детвора смолкала, как только
он своей ровной и твердой походкой входил в класс. И даже самые непоседливые
прирастали к месту под долгим взглядом его удивленных, холодных, чуть
выпученных глаз. Франц Теодор Шуберт время от времени наказывал своих
подопечных. Не столько из нужды, сколько для порядка и для пользы науки.
Однообразно и мерно текла жизнь в небольшой комнате с низким потолком.
Без взлетов, строго размеренная, раз навсегда отмеренная.
И лишь иногда ее застойный круговорот нарушался. Именно тем, кто
размерял эту жизнь, - отцом.
Вечерами под праздники, когда наутро не надо было идти в школу, он,
выждав, пока все в доме угомонятся, а Мария Элизабет перестанет греметь на
кухне грязной посудой, подходил к стене и снимал с нее виолончель.
Игнац вытаскивал из старенького холщового чехла скрипку.
Отец и сын, усевшись друг против друга, начинали играть. Певучий голос
скрипки и грудной, воркующий бас виолончели то сплетались, то вторили один
другому. Веселый, с грубоватым притопом лендлер сменял удалой марш,
протяжная сицилиана - звонкий полонез, а чистая и прозрачная, звенящая
нежно, как родник в тихий солнечный день, песня уносила прочь из душной
комнаты в каменном чреве громадного города, на золотистый простор полей, в
горы, чьи склоны курчавит зеленый орешник, к тихим голубым озерам и
серебристым горным речкам.
Мария Элизабет, неслышно выйдя из кухни, стояла в дверях.
И улыбалась.
Простоволосая, сутулая, с тяжелыми, натруженными руками. Некрасивая,
изнуренная тяжким трудом и бесконечными беременностями женщина, она в этот
миг становилась прекрасной. Столько доброты и счастья лучилось в ее светлых,
мечтательно задумчивых глазах. Ей было радостно и до слез приятно слушать
эту музыку, - ибо она напоминала далекую юность, пусть не ахти какую
веселую, но уж, во всяком случае, вольную. Юность на воле, среди полей и
лесов.
Улыбались и малыши.
Поблескивая глазенками, Карл и Фердинанд радостно поглядывали друг на
друга и на отца. Им было занятно смотреть, как отец, смешно зажав меж тонких
ног пузатую виолончель, старательно водит смычком по струнам. А главное, они
радовались тому, что в столь поздний час никто не гонит их в постель и не
покрикивает - спать.
Улыбался и Игнац. Самодовольно.
Ему было приятно сознавать, что отец, обычно подчиняющий себе все и
вся, сейчас безропотно подчиняется ему. Скрипка вела первый голос, и
виолончель покорно следовала за ней.
И только двое не улыбались: Франц Шуберт-старший и Франц
Шуберт-младший. Первый - потому, что любил музыку не настолько сильно, чтобы