"Борис Кремнев. Франц Шуберт (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

доволен и щедро наградил ребят: они вволю наелись мороженого, конфет и
сладких шоколадных тортов. И несмотря на то, что стосковавшимся по
лакомствам мальчуганам угощение показалось сказочным чудом, они на всю жизнь
запомнили и другое: на концерте присутствовал Бетховен. Сам великий
Бетховен, чьи творения каждый оркестрант, даже вечно сонный контрабасист,
обожал.
Долго еще в конвикте только и было разговоров, что о шенбруннском
концерте. Шуберт, не участвовавший в нем, - он тогда еще не учился в
конвикте - жадно и неотвязно выспрашивал у старших товарищей, как выглядит
Бетховен, что он сказал, как себя вел. Мальчик, простодушный как младенец,
первый и последний раз в своей жизни позавидовал. Он завидовал друзьям,
своими глазами видевшим Бетховена, своими ушами слышавшим его речь,
счастливцам, сидевшим с ним в одном помещении, дышавшим с ним одним
воздухом.
Оркестр конвикта сблизил юного Шуберта с великими творениями Гайдна,
Моцарта, Бетховена. Он не только познакомился с гениальной музыкой, но и
познал ее. Не извне, а изнутри. Не теоретически, а практически. Нота за
нотой, такт за тактом. И слушая, и исполняя, и переписывая. Помимо того, что
он каждый вечер становился за пульт в оркестре, маленький Франц имел немало
других обязанностей. Исполнение каждой было святым делом. Он сверял партии с
партитурой. Вылавливал и исправлял ошибки, допущенные переписчиком. Получая
тем самым возможность еще глубже вникнуть в произведение, еще лучше изучить
его. Задолго до всех придя в зал, раскладывал ноты по пюпитрам, расставлял и
зажигал свечи. Натягивал струны на инструменты.
Но истинное счастье наступало тогда, когда в оркестре появлялся
дирижер, Вацлав Ружичка, и, взмахнув смычком, подавал вступление. С первыми
же звуками мальчик весь отдавался музыке и жил только ею. Лились звуки
Моцарта или Гайдна, он сиял и ликовал. Исполнялась посредственная, хотя и
эффектная музыка второстепенных композиторов, он морщился, до боли кусал
губы, а то и громко ворчал. Врожденный вкус и тонкое чувство прекрасного
помогали ребенку безошибочно ориентироваться в запутанном лабиринте
современного оркестрового репертуара. То, что не видели взрослые, знающие
люди, ослепленные модой, видел двенадцатилетний мальчуган. Все хорошее он
принимал, все дурное инстинктивно отвергал. И никакие скороспелые авторитеты
не могли поколебать его. Он твердо и неотступно стоял на своем, и ничто не
могло его сбить - ни громкое имя, ни популярность, ни слава композитора. "Я,
- вспоминает его друг Иосиф Шпаун, - сидел за первым пультом вторых скрипок,
а маленький Шуберт, стоя позади меня, играл по тем же нотам. Очень скоро мне
стало ясно, что маленький музыкант намного превосходит меня своей
ритмичностью. Обратив на него внимание, я заметил, как этот обычно тихий и
равнодушный с виду мальчуган глубоко переживает все оттенки исполняемых
симфоний. (В нашем репертуаре было свыше тридцати симфоний Гайдна и многие
симфонии Моцарта и Бетховена. Чаще всего и лучше всего исполнялись симфонии
Гайдна.) Адажио гайдновских симфоний глубже всего трогали его, а о
g-moll'ной симфонии Моцарта он часто говорил мне, что она потрясает его,
хотя он сам не знает почему. Ее менуэт он называл захватывающим, а в трио
ему казалось, что поют ангелы. От бетховенских симфоний D-dur и B-dur он был
в совершенном восторге. Но позже отдавал предпочтение с-moll'ной симфонии...
В то время были в моде веселые и легковесные симфонии Кроммера,
пользовавшиеся большим успехом у молодежи. Всякий раз, когда они