"Борис Кремнев. Франц Шуберт (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

свалявшимися тюфяками и жидкими байковыми одеялами. Под ними можно спать,
лишь скорчившись в три погибели и согреваясь теплом собственного тела.
Одинаковые жестяные кружки с коричневатой бурдой, едва напоминающей
своим запахом кофе. Одинаковые миски с супом, в котором, если его
взболтнуть, всплывают редкие крупинки пшена. Одинаковые ломтики масла,
настолько тонкие, что их еле хватает, чтобы покрыть прозрачным слоем
небольшой кусок хлеба.
Дни, одинаковые, похожие друг на друга. Все на одно лицо. Как
новобранцы.
Утром, когда за черной узорчатой наледью окон стынет тьма, окрик:
"Вставай!"
Вставать. Быстро. Без оглядки. Руки только поспевают попадать в рукава,
пальцы - застегивать пуговицы и пряжки. Отстанешь - пеняй на себя. Не
миновать тебе наказания.
Не успел застелить постель или застелил не по форме - тоже наказание.
Умываясь, залил рубашку - опять наказание.
Наказания подстерегают на каждом шагу. Потому что ни шагу не ступить
без надзора начальства. Оно следит, чтобы ты не оставался с самим собой. И
самим собой. Не думал, не чувствовал, а выполнял, выполнял, выполнял. И
торопился. Все время. Весь день. Из дортуара в умывальник, из умывальника в
столовую, из столовой в классы, из классов на прогулку - по закрытому двору,
парами, по кругу, не разговаривая.
Только ночью остаешься один. Во сне. На короткое время. Чуть свет, в
самый сладкий сон, снова окрик: "Вставай!"
И опять все сначала.
И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Пожалуй, самое ценное свойство
человеческой натуры - способность к приспособлению. Это помогает вынести,
казалось бы, невыносимое. Как ни тяжелы условия, в которых очутился человек,
он постепенно приспособляется к ним. И свыкается с ними. Если же он стоек и
тверд, то, приноровившись к обстоятельствам, подчиняет их. И тогда
обстоятельства при всей их отвратительности не мешают, а помогают человеку.
Кто бы мог предположить, что коротышка Шуберт, самый маленький и едва
ли не самый послушный из всех воспитанников конвикта, всегда такой тихий и
покладистый, виновато улыбающийся в ответ на подтрунивания товарищей, таит в
себе силу, способную противостоять режиму патера Ланга.
Мягкий, рассеянно-задумчивый мальчик с детски припухлыми губами и
беспомощным прищуром близоруких глаз обладал характером тверже алмаза. Это
проявлялось не в дерзких выходках и минутных вспышках безрассудной
храбрости, на что так щедра молодость, а в спокойном и ровном сопротивлении.
Вероятно, ему и самому были невдомек огромные силы, скрытые в нем. Он
боролся не потому, что соразмерил и рассчитал их. Он боролся потому, что не
мог не бороться. Жизнь по законам патера Ланга несла Шуберту гибель. Сильный
организм стихийно вступает в схватку с недугом, ибо хочет жить.
Каждое воскресенье мальчики-хористы попарно отправлялись в придворную
церковь. "Торжественное богослужение в этой церкви, - пишет один из
современников, - и исполняемый при этом духовный концерт могут лучше, чем
что-либо иное, дать представление о католицизме и католическом богослужении.
Перед алтарем стоит облаченный в сверкающие ризы священник, окруженный своим
причтом и множеством служителей, которые размахивают кадилами, кланяются и
ведут себя так непринужденно, что от набожности не остается и следа. Из