"Сергей Кравченко. Книжное дело " - читать интересную книгу автора

боевых действий не начинали, войско отдыхало в Прибалтике, занималось
мелкими зачистками, и вперед пошли дьяки иноземных дел. То есть, основной
пот теперь изливался не кровавыми ручьями, а чернильными реками.
Грамотным служащим Кремля стало тошно. Дьяк Висковатый никак не мог
выступить на Дерпт. От суеты и ужаса "военного" похода этот достойный
чиновник даже похудел, говорили - на целый пуд! Он развил чудовищную
бумажную волокиту, ежедневно его приказ сочинял десятки писем, наставлений,
вопросников. В вопросниках перемывались нынешние и грядущие проблемы,
связанные с новыми завоеваниями Московской державы. Вот, например, чем не
судьбоносный вопрос: "Способен ли ливонский человек к ношению одежды
московского кроя?". Или: "Совместны ли католическое и лютеранское
вероисповедания с послушанием православному царю?".
Эти важные бумаги зачем-то переводились на несколько доступных языков,
стопки писанины росли, одновременно множились сомнения: все ли в этих
бумагах верно? Заливной последние две недели безвылазно сидел в "чужом"
иноземном приказе и считывал псевдонемецкие каракули.
А Смирного на общественные работы не тронули: очень он был сомнителен
по части государственного доверия. Да и вид у него - особенно в боярском
присутствии - случался дураковатый. Но вот, оказалось, государь поручил
этому простаку какое-то книжное дело, и Висковатый с сожалением отпустил
Прохора. А нету худа без добра! У храброго дьяка появились затруднения со
сверкой переводов, что означало новую задержку смертельного рейда по
страшным балтийским краям.
Теперь Прохор и Федя занялись своей работой - тоже очень медленно.
Сначала Прошка прошелся с загадочным видом по приказным избам и
дворцовым службам, осторожно намекнул на посвящение в страшную тайну,
кое-где пожаловался, что не чает быть живу, кое-где выпросил отпущение
грехов на месяц вперед, кое-где добился "последнего" телесного утешения.
Такие приготовления позволили друзьям требовать еду из походных
остатков экспедиции Висковатого, тихо игнорировать Великий пост, свободно
совать нос куда попало. Кремлевское сообщество ответило на происки Заливного
повышением бдительности: к вечеру у комнатки Федора обнаружился стременной
стрелец. Воин был заметно пьян, но на строгий вопрос, чего ты тут, дубина,
околачиваешься, ответил четко, по уставу:
- Мы, значит, господин подьячий, тут урон отбываем.
- Ка-акой урон?! - протянул Заливной, поднимаясь на носки козловых
сапожек. При этом он так задрал голову, что его сдобный подбородок утратил
волнистость и натянулся приятной полусферой.
- Обнаковенный, - шмыгнул носом стрелец, - от хмельного заряду.
Далее выяснилось, что военный во время караульного построения
неосторожно дыхнул на замначполка сотника Ганса Штрекенхорна, и эта
нерусская рожа отставила его с поста номер один - у царской спальни. Но по
правилам военного времени переменять разнарядку после начала караульной
смены не полагалось. Тогда бойца отправили ночевать в дальнюю, самую темную
часть царского этажа.
И можно было верить откровениям постового, ибо русский человек именно
во хмелю честен и верен, но на следующее утро караул был сменен, а у
Федькиной комнаты подремывал новый стрелец - совершенно трезвый, начищенный,
с блестящим бердышом, исправной пищалью. Поверх красного кафтана у него был
вывешен немалый серебряный крест и популярная иконка "Спаси, Пресвятая