"Петр Краснов. От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 2" - читать интересную книгу автора

местности и во всякое время года... То, что я видел, - срам.
- Позвольте вам доложить, ваше превосходительство, - захрипел толстый
командир 820-го полка.
- Что вы можете сказать? - спросил его Саблин.
- То, что вы изволили сказать, совершенно верно. Я, как старый капитан
и ротный командир славного Закатальского полка, вполне понимаю вас, но
привести в исполнение ваши указания полагаю невозможным. И вот почему. Эти
два года войны я был, по немощи своей, смотрителем госпиталя. Много раненых
солдатиков прошло через мои руки. Я думаю, тысяч до четырех. И я с ними
говорил, и сестры мне то же самое рассказывали. Наш солдат, особенно
побывавший в госпитале, питает отвращение ко всяким занятиям. "Не желаем, -
говорят, - больше учиться, маршировать, честь отдавать, ружейные приемы
делать и все тут. А ежели, говорят, заставлять станут, - мы офицеров
перебьем". Такое настроение. Как я с таким настроением выведу роты на
ученья? Кто учить будет? Офицеров настоящих нет. Все пошли - верхи хватать.
- Ваше превосходительство, - сказал туркестанец. - Вот вам пример. Надо
учить гранаты метать. Офицеры и солдаты согласны этому обучаться. А
гимнастике не согласны. Теперь изволите видеть - сами они, как верблюды
неуклюжие, пальцы им не повинуются. Взял такой дядя гранату, вертел,
вертел - она и разорвалась у него... Руку оторвала. Тогда и с гранатами
перестали заниматься.
- Все оттого происходит, если позволите мне мое глупое мнение
сказать, - сказал Пастухов, и от волнения его темно-красный бугристый нос
стал совершенно сизым, - все оттого, что водки нет. Раньше бывало, - я в
Белгородском полку службу начал, - чуть что, - по чарке водки! Молодцы
ребята! - и "рады стараться" и все такое. Рота, я доложу вам, у меня была
такая, что все в зависть входили, когда ее видали. Меня и звали -
поручик-дьявол. Ей-Богу - правда. А все - чарка водки. Все она милая,
вдохновительница. А теперь чем его приманешь? Скажешь - спасибо - он и
отвечать не хочет, - крикнет: р-ра! а дальше и не идет. Голоса без водки
нет.
Пастухов вдруг сконфузился и замолчал.
- Ваше превосходительство, - звонко и молодо заговорил офицер
ускоренного выпуска генерального штаба. - Воспитывать нужно, беседовать.
Когда солдат поймет все великое значение войны - он станет львом. Когда мы
строили тут окопы, я рассказывал своим людям о геройской обороне французами
Вердена, я чертил им форты, показывал рисунки - и, можете себе представить,
мои солдаты, сами, по своему почину назвали наши укрепления - форт Мортомм и
форт Верден, а третий форт маршала Фоша. Они вдохновлялись беседами. Их
глаза горели, и они работали с удивительным усердием. Не ружейными приемами,
не гимнастикой мы покорим солдата, а его воспитанием. А душа у него, смею
заверить, удивительная. Чуткая и ко всему покорная душа.
- Я не сомневаюсь в прекрасных качествах русской души, - сказал
Саблин, - но я знаю одно, что воспоминание, муштра, обучение владению
оружием и маневр должны составлять правильный квадрат и одно дополнять
другое, и я требую, господа, исполнения моих указаний.
- Не извольте безпокоиться, - суетливо заговорил начальник дивизии. -
Все будет исполнено. Я с Григорием Петровичем, - он кивнул на своего
начальника штаба, - составлю расписаньице и все как следует поведем. Не
извольте безпокоиться, все будет исправно.