"Петр Краснов. Опавшие листья " - читать интересную книгу автора

преподаватель латинского языка, мучивший гимназистов красотами Саллюстия,
Цицерона и Овидия.
- Продолжайте! Продолжайте, господа, - сказал он и встал возле
кафельной четырехугольной печи по правую сторону дверей, заложив руки за
фалды вицмундира.


IV

После репетиции крестного хода участники его с шумом, криками и визгом
разбежались по залу и коридорам, пронеслись ураганом по лестнице и исчезли в
прихожей, во дворе, в саду, на улице. Остались только Теплоухов, Лисенко и
Федя.
- Ну, пойдемте, - сказал, глядя на часы, Теплоухов, - сейчас без
четверти двенадцать, а с двенадцати исповедь.
Через физический кабинет, посередине которого на большом столе стояла
электрическая машина со стеклянным колесом и блестящими медными столбиками с
шариками, а в углу, где закрытый темной материей притаился скелет, в
стеклянных шкафах заманчиво блестели винтами и поршнями паровые машины,
паровозы, спирали и насосы, все трое вошли в притвор. В притворе, против
входа, на стене висели две иконы: тот образ в серебре, который в крестном
ходе должен был нести Федя, и образ Двенадцати Праздников. Перед ними стояли
высокие паникадила на витых столбиках. Лисенко попрощался с Теплоуховым и
Федей.
- Ну, я пойду, - сказал он, накидывая на плечи шинель. - В два часа
подменю вас - Он спустился по церковной лестнице, шедшей из притвора.
Гимназистам было запрещено ходить по ней.
И снизу он смело крикнул Теплоухову:
- Обедаем в Амстердаме.
- Ладно, - сказал Теплоухов.
Федя с уважением посмотрел на него. "Быть таким, как он! - думал он. -
Ходить в Амстердам, трактир на Загородном, играть на бильярде и никого не
бояться. Ни классных надзирателей, ни учителей, ни самого Митьки". Про
Лисенко рассказывали, что, когда он играл на бильярде в Амстердаме, туда
вошел Березин, учитель географии. Лисенко не растерялся, подошел к нему и
сказал: "Иван Павлович, не сыграем ли в пирамидку?.." - Березин так
растерялся, что покорно взял кий, и Лисенко его обыграл. - Вот это люди! Это
действительно люди!"
В церкви батюшка, отец Михаил Ильич Соколов, с высоким лбом и большой
лысиной, с красивым бледным лицом, обрамленным широкой русой бородой-лопатой
в мелких завитках, в лиловом подряснике с золотым наперсным крестом,
разговаривал с двумя дамами. Одна, постарше, в темных седеющих волосах,
накрытых маленькой шляпкой, в платье с небольшим турнюром, другая, ее дочь,
очень хорошенькая, со свежим лицом с синими глазами, деловито обсуждали
что-то с батюшкой.
Федя знал их. Это были артистки Императорского Александрийского театра
Читау I и Читау II, прихожанки гимназической церкви, ежегодно из скудных
своих достатков убиравшие плащаницу живыми цветами.
Федя гордился, что он их знал и что они приветливо кивали ему, отвечая
на его поклон. Он чувствовал себя выше, значительнее, как будто бы он был