"Иосиф Игнатий Крашевский. Гетманские грехи" - читать интересную книгу автора

окружали его и видели постепенное исхудание этого сильного человека.
Едва только они очутились вдвоем с матерью, как Тодя, в отчаянии
ломая руки, воскликнул:
- Но что же говорит Клемент? Разве нельзя ничем помочь?
- Ты сам увидишь его, - сказала мать. - Я ничего не могу поставить
ему в упрек: он был всегда внимателен, относился к нам скорее, как друг,
чем как врач, и делал все, что мог, но не в силах человеческих -
справиться с этой болезнью.
Печально было возвращение в родной дом любимого сына; погруженные в
глубокую, грустную задумчивость долго сидели мать и сын. Теодору не
хотелось говорить о себе, и он неохотно отвечал на задаваемые ему вопросы.
Он не решался тревожить мать, но вид отца поразил его и отнял у него
всякую надежду. Будущее после этой смерти рисовалось ему черным, грозным и
страшным, как бездна.
Но о себе он совершенно не думал; он чувствовал себя достаточно
сильным, чтобы бороться с судьбою; тревожила его только мать, которая
должна была остаться без опеки...
Отсутствие средств рисовало будущее только как тяжелую борьбу и как
вечный траур по умершем. Тот, которого они вскоре должны были лишиться,
был душою и руководителем всего дома, он был для них всем...
Около полудня больной, оставшись наедине с Тодей и убедившись, что
жены нет поблизости, поспешно обратился к сыну:
- Я хотел непременно дождаться тебя, - медленно заговорил он,
сдерживая голос и дыхание. - Я знаю твое сердце и надеюсь на него, но все
же должен был поговорить с тобою. Мне очень плохо, - да, я не обманываю
себя, - пусть свершится воля Божья! Я уже исповедывался, и совесть моя
спокойна, - но меня тревожит мысль о матери твоей и о тебе! Ты, слава
Богу, уже взрослый и сумеешь пробиться в жизнь, но она! Что будет с нею!
- Моя первая священная обязанность - заботиться о матери, - горячо
прервал Тодя.
- Но она-то не позволит тебе заботиться о себе, - с беспокойством
возразил больной. - Я ее знаю, она и себя, и все свое принесет в жертву
тебе! А себя замучит в конец! Борок... ты ведь знаешь это - при самом
большом труде едва доставляет средства на самое убогое существование. Пока
я был в силах - я делал, что мог, но, когда меня не станет... Боже
Всемогущий! Вам... ей... может быть, есть будет нечего... А ведь она
смолоду привыкла к довольству... она...
- Дорогой мой батюшка, - прервал Тодя, - если бы твоя болезнь
затянулась, и у тебя не было бы сил работать, я останусь в деревне, надену
сермягу и буду трудиться, как простой рабочий... Ты знаешь, как я люблю
мать и тебя... Ты укажешь мне, что делать.
- Она не позволит этого! - вскричал больной. - Обо мне нечего
говорить, со мной нельзя считаться. Но она мечтает о блестящей карьере для
тебя, а сама готова обречь себя на нужду и даже не покажет, что страдает.
Ах, Тодя, эта мысль не дает мне умереть спокойно.
Тодя задумался.
- Я, батюшка, - сказал он, помолчав немного, - ни о какой карьере для
себя не думаю. Я знаю свой долг и исполню его...
Глаза больного на миг сверкнули любопытством; он слушал жадно, ловя
каждое слово, но беспокойство его не уменьшилось.