"Юрий Козлов. Воздушный замок (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

безумствовать. Но странной была печаль! Не по юной свежести чувств, не по
первым неловким поцелуям печалился Андрей, а по чему-то иному, куда более
существенному - не то упущенному, не то отвергнутому в далеком славном
возрасте, по тому самому загадочному нечто, столь удивительно повлиявшему на
всю его последующую жизнь. Если и можно было предотвратить нечто, то только
тогда, давно... Из прошлого, из прошлого, следовательно, веял никчемный
ветер. Андрей едва удержался от соблазна горько посожалеть, мол, что-то
когда-то его согнуло, некая, скажем, сделка с совестью, трусливое примирение
с действительностью, в результате чего на весь оставшийся век - конформизм,
внутренний надлом, перерождение таланта. Но ничего этого не было: никакие
привходящие обстоятельства не трансформировали его волю, все в жизни Андрей
делал сознательно, всегда поступал, как сам считал нужным. Живя спокойной,
размеренной жизнью, Андрей как-то не думал о прошлом, понятия не имел о
загадочном нечто. Раньше (даже вполне искренне), сетуя на жизнь - ох, и
какой, мол, век живем, на волоске подвешено человечество, а следовательно, и
вечные добродетели человеческие обветшали: все нынче обрело материальное
измерение, жив гнусный принцип "Ты - мне, я - тебе", трудно, ох, трудно! -
Андрей в глубине души был спокоен: да-да, все плохо, ну а ему-то... лично
ему... хорошо, все есть, все в порядке, и не надо, совершенно не надо ему
другой жизни.
А далекие берега минувшего между тем обретали реальность, в их извивах
возникали и пропадали знакомые с детства лица, Андрей подумал, что,
припоминая какой-нибудь эпизод, он и понятия не имеет, какой тогда был год.
Время давно утратило для него безликое календарное исчисление. Другие вехи
свидетельствовали о времени. Сейчас, вглядываясь в них, Андрей дивился их
произвольности, необязательности, не мог разобраться; следствие ли они
проклятого нечто или же, напротив, призваны его замаскировать - отвлечь,
увести Андрея по ложному следу.
Вот откуда, например, замшевая куртка?

...Ах, какая была куртка! Почти невозможной казалась она в Москве во
второй половине пятидесятых, когда еще угрюмые серые тона доминировали в
одежде, когда полосатый свитер, башмаки на толстой подошве, неведомый доселе
шейный платочек казались немыслимым и угрожающим новаторством. Однако же у
Андрюши куртка имелась - французская, мягкая, замшевая, цвета бискайского
песка, на ощупь подобная лионскому бархату. Не только над модой, но как бы
над самим укладом тогдашней жизни приподнимала куртка, маячили за ней некое
избранничество, полет - одновременно страшноватый и сладостный.
Никелированные пуговицы ловили солнце, хмурились в плохую погоду вместе с
небом. Десятый класс тогда оканчивал Андрюша, и даже уроки садился делать в
куртке: попишет-попишет в тетрадь, а потом зачем-то пощупает рукава куртки,
именно там была самая мягкая, ласковая замша.
Сейчас, спустя много лет, постаревший, давно уже измеряющий все на
свете такой удобной и универсальной единицей, как собственное благо, Андрей
подумал, что слишком уж запомнилось ему ощущение той радости, стало как бы
эталоном. Многие последующие радости по куда более достойным поводам не шли
в сравнение с той курточкой, потому что имели естественные человеческие
пределы, в то время как курточная была беспредельна. И только сейчас Андрей
понял - почему. Она была первична, с нее, как с фундамента, росло его
здание, и неудивительно, что именно она стала одной из вех. Андрей даже