"Юрий Козлов. Условие" - читать интересную книгу автора

ультразвук. Серега Клячко утверждал, что если поставить в этот момент на
стол фужер - фужер разлетится. Как ни странно, Марина Александровна любила
русскую литературу. Ее чистая, прохладная речь завораживала, как бегущая
вода. Феликс видел загорелого, в белом кителе Оленина, Марьяну в красном
сарафане, черные виноградные грозди в садах, лунную воду,
разбойников-черкесов, переплывающих Терек. Это Феликс сидел с длинным ружьем
в засаде на русском берегу, вел литое тяжелое дуло за головой абрека. И
одновременно плыл в мертвенной пограничной воде - азиатски-спокойный,
равнодушный к смерти, но при этом жестокий и кровожадный, презирающий чужую
жизнь.
Он как бы очнулся, вновь увидел стены и окна класса. Над каналом летела
чайка. В кабинете литературы Суркова сидела рядом с Феликсом. Раньше Катя
относилась к литературным героям, как к близким людям. В восьмом классе она
всерьез обиделась на Феликса, когда тот плохо отозвался о Печорине. Катя
надулась, в глазах заблестели слезы. А Феликс как только мог поносил
безвинного Печорина, еще пуще распаляясь от того, что не прав. Сейчас
Суркову, по всей видимости, волновали иные герои. Недавно Феликс попытался
поцеловать ее в сквере на скамейке. Она приложила к его губам ладонь: "Здесь
же люди ходят". Ладонь пахла дымом. - в сквере сжигали осенние листья, и
этот запах дыма и равнодушия до сих пор преследовал Феликса. В сквере в тот
момент не было ни души.
Ему явилась странная мысль, что если то, что произошло между ним и
Сурковой в сквере, вполне объяснимо и уместно с точки зрения классической
русской литературы, то затеваемое с Клячко - уже вне ее. Феликсу сделалось
тоскливо, но винить было некого. Да и глупо кого-то в чем-то винить до того,
как что-то произошло. Может статься, он просто посмотрит на подружку Нины.
Уйти-то уж ему ничто не помешает. Такое решение сообщило мыслям Феликса
похотливую игривость. Он нацарапал записку Клячко: "Что за подруга? Ты
видел?" "Некрасивые подруги только у симпатичных", - пришел озадачивающий
ответ.
Клячко делал вид, что безумно влюблен в Марину Александровну,
молитвенно складывал руки, выпучивал глаза, когда та смотрела на него или
проходила мимо. Одним словом, вел себя как идиот. Впрочем, не совсем. Такое
поведение освободило Серегу от необходимости заниматься литературой, он не
заглядывал даже в хрестоматию. Марина Александровна вызывала его отвечать
крайне редко. "К ней нужен подход, - делился Серега с Феликсом бредовыми
надеждами, - бабе под тридцать, а все не замужем. Зверь, должно быть...
Но! - бил кулаком в ладонь. - Психологический барьер... Учительница и
ученик. Для нее, естественно, не для меня".
Марина Александровна посмотрела на часы, сказала, что сейчас урок
закончится, а со следующей недели они приступят к изучению главного
произведения Льва Толстого романа "Война и мир". Но звонок запаздывал.
Была середина сентября. Все предшествующие дни Феликс был совершенно
свободен, но у Сурковой не было желания с ним встречаться. Он настаивал,
унижался. Сегодня Феликс отправлялся на нехорошую, ненужную встречу. Суркова
словно почувствовала. "Позвони мне в шесть, - шепнула она, - может, сходим в
кино..." - "Какой фильм?" - спросил он по инерции. "Не знаю. Не важно, -
внимательно посмотрела на него Суркова. - Пойдем в "Луч"?" - "В "Луч"?" В
крохотном зальчике этого кинотеатришки на улице Восстания Суркова два года
назад впервые позволила Феликсу взять себя за руку. Во время сеансов там