"Юрий Козлов. Условие" - читать интересную книгу автора

была непроглядная тьма, пахло кошками и пролитым портвейном. Рука Сурковой
оказалась теплой и влажной. Феликс, помнится, поразился, какая она
крохотная. Суркова с умыслом вспомнила про "Луч". Феликс читал в книгах про
женскую интуицию, про непонятное их стремление удержать возле себя даже тех,
кто, в общем-то, не нужен. У него радостно забилось сердце, однако недавно
Феликс раз и навсегда определил для себя: единожды решенное не перерешивать,
идти к намеченному кратчайшим путем, без колебаний, иначе жизнь превращалась
в студень. "Давай завтра. Я сегодня не могу". - "Нет, сегодня!" - капризно
притопнула Суркова. "Я же сказал, не могу..." - "Или сегодня, или
никогда!" - еще пуще разозлилась она. "Да нет же, сегодня никак не
получится". Тут зазвенел долгожданный звонок. Феликс стал собирать портфель.
Все было нелепо, вызывало досаду. Он даже не смотрел в сторону Сурковой.
"Сегодня ты мне нравишься, - вдруг сказала она, - сегодня ты похож на
мужчину". Феликс хотел сказать, что передумал, что пойдет с ней в кино, куда
угодно пойдет, но Суркова была уже далеко, только светлые стружечные волосы
мелькнули в дверях.
Ровно в семь они были на углу у метро. Предварительно друзья наведались
в магазин, где взяли бутылку портвейна и шоколадных конфет. Феликс, правда,
предположил, что после работы девицы захотят есть. Клячко ответил, в таком
случае можно будет сводить их в кафе-автомат, оно недалеко. Дешево и
сердито. Феликсу не нравилось это кафе. Надо было опустить в автомат пару
двадцатикопеечных монет, и тусклый от жира кран с хрюканьем выплевывал в
ушастую железную миску порцию борща. Пройти с подносом к другому автомату -
и в тарелку падал клубок макарон по-флотски. Есть в кафе полагалось стоя.
Вряд ли девицы будут в восторге, подумал Феликс. Но возле других -
приличных - кафе уже выстроились очереди.
Они стояли у метро, нервно посмеивающиеся, позевывающие, принаряженные.
Мимо двигались озабоченные, возвращающиеся с работы люди. Не сказать, чтобы
солнце слепило, но Клячко зачем-то нацепил на нос зеркальные очки. Феликс
обращался к нему, но вместо Серегиного лица видел в маленьких кривых
зеркальцах отражение собственного - верблюжьи-выпученного, губастого,
похотливого.
- Вон они, - сказал Серега, зорко обозревающий сквозь очки окрестность.
Подружка оказалась восточного типа: приземистая, черноволосая, с
маленьким личиком. На ней была короткая юбка и пушистая полосатая кофта.
Впрочем, рядом с хмурой рыжей Ниной, которая отчего-то еще и прихрамывала,
она казалась симпатичной.
- Ее зовут Наташа, - мрачно сказала Нина, подтолкнула корпусом подружку
к Феликсу, словно овцу или козу.
- Нинк, чего толкаешься? - хихикнула Наташа. Лицо ее то ли из-за
неудачной косметики, то ли из-за начинающихся сумерек казалось абсолютно
неживым, бескровным. Феликс успел разглядеть, что зубы у Наташи маленькие и
острые, как у мышки. Они были какие-то обгрызенные, что ли, Наташины зубки,
если можно так сказать о зубах. И еще он отметил в эти первые мгновения,
что, несмотря на добрую доверчивую улыбку, детскую готовность хихикать по
любому поводу, у Наташи крепенькое тельце и толстенькие ровные ножки.
Какое-то угадывалось в этой Наташе рабье стремление вверить себя Феликсу. "А
может, и не мне именно, - подумал он, - лишь бы кому..."
- Ты тоже на шарикоподшипниковом? - спросил у Наташи Клячко.
- Да, в ОТК, а Нинка в цехе. А ты?.. - повернулась к Феликсу.