"Юрий Козлов. Условие" - читать интересную книгу авторазрения труднее!"
У нее было собственное представление о справедливости. Справедливость, по мнению матери, была изначально и навечно - на манер свинца - залита в фундамент, на котором зиждились общественные отношения. Сама мысль, что, быть может, фундамент не столь хорош, казалась ей кощунственной. Другое дело, отдельные люди, которым доверили крепить фундамент, иногда вели себя не вполне достойно: занимались демагогией, зазнавались, перебарщивали с благами и привилегиями, с дьявольским упорством преследовали личные корыстные интересы. От их неправедных действий, безусловно, страдала справедливость. Исправлять положение, очищать фундамент от плесени, таким образом, можно было, лишь выявив в каждом конкретном случае прямого или косвенного виновника. Виноваты люди, но не фундамент. Вот почему матери не нравились абстрактные злые разговоры, не основанные на строгих фактах. Феликсу тоже приходилось беседовать с матерью на схожие темы. Странное дело, удовлетворения после бесед он не испытывал. Мать не то чтобы не верила ему, но как бы сомневалась в побуждениях, подвигающих Феликса на подобные разговоры. Она искренне полагала, что ему нечего роптать на жизнь, недовольство же его происходит от чьего-то нехорошего влияния, быть может, от иностранного радио. Феликсу казалось, мать не признает за ним права думать по-своему, и это обижало сильнее, чем если бы она ругалась, кричала. Ему часто вспоминался один случай. Какие-то скоты повадились без конца ломать выключатель, в результате чего подъезд оказывался залитым электрическим светом днем, вечером, напротив, погружался во тьму. Мать, единственную из жильцов, подвозили к дому на служебной машине, поэтому именно к ней обратились за советом горестно стоявшие возле в очередной раз вникла в суть дела мать, - переставьте-ка выключатель повыше, чтобы нельзя было достать". На следующий день пришел электрик с лестницей-стремянкой и поднял выключатель на недостижимую для хулигана высоту. Это было мудрое решение. Теперь выключателю ничто не угрожало. Вот только пользоваться им стало невозможно. Подъезд погрузился в круглосуточную тьму. "Ничего, - возразила мать, когда Феликс пожаловался, что подъезд превратился в общественный туалет, - кому не нравится, возьмет дома лестницу, спустится вниз, включит свет..." - "А утром, стало быть, выключит?" - "А утром, стало быть, выключит". - "И опять со своей лестницей?" - "Надо, чтобы у уборщицы была лестница!" - раздраженно ответила мать. "Да она старуха, - сказал Феликс, - как она будет по лестнице?" - "Значит, надо..." - но тут зазвонил телефон, и мать переключилась на решение более важных вопросов. Подъезд остался во тьме. Феликсу казалось, справедливость в понимании матери, тот же свет в подъезде. Его, конечно, можно включить, но для этого надо иметь лестницу-стремянку, быть готовым спуститься с ней в кромешной тьме на первый этаж, нащупать на стене выключатель и т. д. и т. п. Впрочем, то была обычная жизнь, где неожиданные откровения, без нужды углубляющееся понимание людей - в первую очередь родных - суть одновременные приобретения и потери. Никакой трагедии тут не было. Отец и мать дали ему жизнь, до сих пор одевали, обували и кормили, хотя бы уже поэтому не стоило судить их слишком строго. К тому же с недавних пор Феликс вообще сомневался в собственном праве судить кого-то. Начинать следовало с себя. Феликс начал сомнительно. |
|
|