"Юрий Козлов. Имущество движимое и недвижимое" - читать интересную книгу автора

школы! Как каждый из них завтра поработает, так потом и пойдет по жизни,
помнится, заявил завуч, завтра узнаем, кто чего из вас стоит! Ни больше ни
меньше.
В шесть утра все были на вокзале. Под водительством засучившего рукава,
воинственно надвинувшего на лоб берет завуча погрузились в электричку,
прибыли в совхоз. Никто почему-то их не встретил. До конторы тащились
пешком. Но и там никто не проявил к ним интереса. До полудня слонялись по
поселку. К этому времени прибыл директор. После сытного бесплатного обеда в
совхозной столовой - завуч и директор обедали отдельно - поехали на
совхозном же автобусе домой. Завуч блаженно дремал на переднем сиденье. Раз,
открыв глаза, затянул: "Вихри враждебные..." Но никто не поддержал. В
другой - взглянул в окно, недовольно пробормотал: "Ишь, пьянь, из всех щелей
повылазила!" И опять заснул. Костя тоже посмотрел в окно, но никакой
повылазившей из неведомых щелей пьяни не обнаружил. Должно быть, завучу
привиделось.
Зато Костя припомнил, как однажды пришел в учительскую за журналом.
Звонок уже прозвенел, в учительской никого не было. Только завуч стоял лицом
к окну, не видел Костю. На подоконнике помещался графин с водой. Завуч вдруг
решительно ухватил графин за горло, несколько раз крутнул его, разгоняя
воду, после чего резко запрокинул голову, перевернул графин. Вода, как в
воронку, устремилась ему в глотку. Через секунду графин был пуст. Завуч
рыкнул, поставил его на место. Костя прошептал, что пришел за журналом.
Завуч, не заметив его, вышел из учительской. Он преподавал историю СССР.
Костя сидел в автобусе рядом с Сашей Тимофеевым. Саша, как всегда, был
невозмутим, и, как всегда, было не понять: плевать ему, или же он в
бешенстве? Как-то Саша заметил, что эти две крайности уживаются в
современных людях. Быть все время в бешенстве - сойдешь с ума. Все время
плевать - отупеешь. По Саше, люди, не до конца сходя с ума, тупели. Или не
до конца тупели, сходя с ума. "Зачем сюда ездили, жрали обед?" - спросил
Костя. "Для отчета, - спокойно ответил Саша. - Был, наверное, какой-нибудь
план трудового воспитания, про него забыли, потом спохватились. Вот и вышел
воскресничек. Подадут наверх справку: норма выработки составила сто один
процент!" - "Мы-то зачем? Без нас нельзя было?" - "В воскреснике принял
участие сто один процент учащихся!" Так и с экзаменами, подумал Костя, их
успешно сдаст сто один процент выпускников.
Так что оставшиеся предметы не сильно беспокоили Костю Баранова.
Он с удовольствием предавался другому занятию - сочинял стихи. Косте
казалось, мир насыщен поэзией, и он чувствовал в себе силы объять мир. Стихи
начинали складываться по любому поводу, так пластична, ответна на красоту
была душа. Костя чувствовал себя равным Богу. Но на этой ликующей ноте все
странным образом останавливалось, замирало, уходило в песок. Не то чтобы
Костя не мог досочинить, он как бы не хотел, откладывал до следующего раза,
когда, вне всяких сомнений, получится лучше, хотя, наверное, и сейчас бы
получилось неплохо. Ни одно стихотворение за исключением злополучного про
поле, которое можно "вспахать, засеять и убрать", не было доведено до конца.
Оказавшиеся на бумаге слова были убоги, жалки в сравнении с тем, что
творилось в Костиной душе. Он откладывал ручку. Человеческий язык был
слишком ничтожен и беден, чтобы передать размах Костиных мыслей и чувств.
Не оставил он без внимания и прозу. Костя сочинял рассказ на, в
общем-то, не самую близкую ему тему: как в деревне у старика и старухи