"Юрий Козлов. Одиночество вещей" - читать интересную книгу автора

мирового пролетариата неизвестно, происходил ли вообще, нынешнее
необъяснимое происходило совершенно точно.
До конца дня еще три урока, подумал Леон, не может быть, чтобы за
три-то урока никто.
И сам все забыл, как никогда не знал.
Вспомнил отчетливо до единого слова, когда зазвенел звонок с последнего
урока.
- Значит, придется мне, - спохватился Леон, - мы не определяли, кто
конкретно. - Слушай, ты! - замер с открытым ртом, как ворона, когда более
проворная товарка что-то выхватывает у нее из клюва. - Ты... это. - Он
забыл, напрочь забыл ее фамилию. - Ты... - вытер вспотевший лоб. - Как там
тебя?
- Да-да, - охотно поддержала разговор Катя. - Как там меня?
- Я проспорил, - Леон понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах,
даже за миллион рублей, даже в пыточном застенке не вспомнит ее фамилию. Не
потому, что забыл, а потому, что никогда не знал. - Проспорил, - вздохнул
Леон. - Только мы ведь спорили просто так. Ни на что?
Но ведь знал. И совсем недавно. Почему тогда помнит про спор?
Они уже вышли из школы. Шли по скверику к монотонно и уныло гудящему за
деревьями проспекту.
- Где ты живешь? - спросил Леон.
- В красном уголке на раскладушке, - ответила Катя. - Я там тоже смотрю
на Ленина. Скоро нам должны выделить служебную квартиру. Маму приняли в
дворники. - Она произнесла это равнодушно и с достоинством, как если бы не
существовало разницы между принятием в дворники и в академики.
В сущности, так и есть, подумал Леон, она вполне может сделать так, что
все будут считать ее маму академиком.
Пора было прощаться. Они стояли у входа в подъезд, где помещался этот
самый красный уголок.
- Ах да, - спохватилась Катя.
- Хабло! Хлебло! Хавало! Хлебало! Хавно! Хабала! Хэбэ! Ху... - заорал
Леон, спугнув с газона стаю по какой-то причине не улетевших на юг скворцов.
Затрещав костяными крыльями, скворцы перелетели на другой газон, попадали в
траву.
- Хватит, - остановила Катя, - ты все равно проспорил. Можешь звать
меня как хочешь, тебе я разрешаю. А остальные не будут.
- Как не будут? - удивился Леон.
- Так, не будут, - сказала Катя.
Тому минуло два года. Никто в классе ни разу не обозвал Катю. Хотя
трудно было представить себе фамилию более к этому располагающую, нежели
Хабло.
Урок продолжался.
Судя по тому, что Леон не забывал о случившемся в туалете, что лица
одноклассников были нехороши, Катя не торопилась исполнять его просьбу.
Утром по пути в школу Леон задержался возле газетного стенда. Волнения
на национальной почве имели место в Дагестане. Но пока кто-нибудь оттуда
доберется до Москвы, определится учиться в их школу, придет новеньким в их
класс. Сколько времени пройдет! Да и не больно-то поиздеваешься над чеченцем
или осетином. "Зарэжу, как собаку!"
Леон из последних сил, так, что во лбу хрустнуло, заломил глаза на