"Юрий Козлов. Одиночество вещей" - читать интересную книгу автора

Определенно с появлением Кати Хабло из Мари Луговой, где луга и гуси, гуси и
луга, начались странности.
Которых становилось чем дальше, тем больше.
Пока Леон угрюмо и на всякий случай обиженно убирал в портфель тетрадь
и учебник, Хабло, она же Хлебло, Хавло, Хлебало, Хавно, Хабала, Хэбэ, Ху...
как наобещал ей Леон, вдруг шепнула ему:
- Через пять минут она тебя позовет. Будь у окна в коридоре!
Ага, подумал Леон, делать мне нечего, торчать у окна, ждать, чтобы она
вернула меня в говенный класс! Обида (странная, если вдуматься), что
учительница его выгнала, незаметно превратилась в победительное презрение ко
всему на свете, но главным образом, конечно, к учительнице. Взглянув на нее
независимо и пренебрежительно, с трудом сдержавшись, чтобы не засвистеть
какой-нибудь популярный мотивчик, чтобы до нее, значит, дошло, что он думает
о ней и о предмете, Леон развинченной походкой свободного человека вышел из
класса в пустой коридор и... встал у окна.
Хотя совершенно не собирался.
До звонка на перемену было добрых полчаса, провести их у окна был
полнейшим кретинизмом. Но подошвы словно прилепились к паркету. Леон стоял у
окна, как велела Катя Хабло из Мари Луговой, ожидая, что учительница позовет
его обратно в класс. С таким же успехом можно было ожидать, что с ним
заговорит Владимир Ильич Ленин с картинок на застекленном стенде,
рассказывающих, как он скрывался в Разливе.
На одной картинке Ленин писал, скрючившись на пеньке. На другой
беседовал с почтительно и некритически (как будто они уже знали про Великую
Октябрьскую социалистическую революцию, но еще не знали про перестройку)
внимавшими ему рабочими. На третьей Ильич задумчиво и лобасто смотрел в
костер, над которым висел закопченный котелок, должно быть с ушицей.
Из картинок следовало, что Ленин был в Разливе одни как перст, а между
тем из домашнего разговора (отец и мать весь вечер с привлечением
первоисточников и других печатных материалов обсуждали политическую ситуацию
в России весной и летом семнадцатого года) Леон узнал, что с Лениным в
Разливе был некто Зиновьев, блиставший на стенде своим отсутствием.
Фамилия показалась знакомой. Леон вспомнил добротную, подчеркнуто
непритязательную, чтобы была как сама правда, изданную в тридцать каком-то
году книгу протоколов допросов этого самого Зиновьева, Каменева и других
людей, случайно попавшуюся ему на глаза, когда он снимал с полки в кладовке
тяжеленный том "Детской энциклопедии". Убить человека можно было этой
энциклопедией. Леон не поленился, полистал, как не ленился листать
большинство попадавшихся ему на глаза незнакомых книг. Так вот, на процессе
Зиновьев сознавался, что совсем было решился в Разливе извести Ильича,
подсыпать в котелок с ушицей яду, да побоялся, так как на следующий день в
Разлив должен был приехать товарищ Сталин. Который бы, конечно, немедленно
установил истину.
А недавно по телевизору диктор торжественно зачитал постановление
какой-то комиссии, что ни в чем, мол, этот Зиновьев не виноват.
А вскоре на письменном столе у отца Леон обнаружил "Военно-политический
журнал", в котором утверждалось, что Зиновьев очень даже виноват, что он
самый настоящий палач, отправивший на смерть тысячи безвинных людей.
Разобраться в этом было не то чтобы трудно, но как-то не хотелось
разбираться. Как будто тебя принимали за идиота и предлагали сыграть в игру