"Людмила Козинец. Было, есть и будет" - читать интересную книгу автора

еще через две недели мне позвонил заведующий отделением этой больницы и
принялся распространяться насчет рыбалки и футбола. Я его немного знал -
веселого, умного и доброго Володеньку Зайцева. Поэтому попросил не темнить.
Володя темнить прекратил и предъявил два требования: во-первых, объяснить
ему, как. она это делает, а во-вторых, сказать ей, чтобы она этого не
делала. Я бросил все и примчался в больницу.
Расстроенный Володя рассказал, что вот уже целую неделю у всех
пациентов его отделения ничего не болит. Было несколько странно видеть
врача, огорченного тем, что его подопечных не мучают боли. Но Володя прав:
при отсутствии симптомов невозможно поставить диагноз. Володя старательно
мял чуткими пальцами пузики своих пациентов и спрашивал: "Здесь болит? А
так? А вот здесь?" И детишки, глядя на дядю доктора светлыми глазенками,
чистосердечно сознавались - нет, не болит.
Вызвали Шолоро. Она была очень трогательной в белом халатике и туго
повязанной косынке. Сцепив за спиной руки, Шолоро упрямо твердила:
- Но им же было больно!
Зайцев очень обстоятельно растолковал Шолоро, что такое боль, и даже
припомнил красивую фразу: "Боль - сторожевой пес здоровья". Наконец
объединенными усилиями мы ее уговорили. И тогда Володя попросил:
- Покажи хоть, как ты это делаешь.
Шолоро внимательно посмотрела на Володю:
- У вас же ничего не болит.
Тогда вмешался я:
- У меня голова болит. Из-за тебя, между прочим.
Девушка подошла, заглянула мне в глаза, что-то ей там не понравилось.
Она положила на мою голову прохладные мягкие руки, ловко прижала пальчиками
пульсирующие жилки на висках. И я ощутил блаженное состояние истекающей
боли. Именно истекающей. Боль уплывала тоненьким мутным ручейком.
Володя тяжело вздохнул и сказал:
- Непонятно, но здорово.
Так мы обрели неожиданного союзника.
Долгие дни, месяцы отделяют посев от жатвы. За тысячелетия люди
привыкли, принимали как закономерность время между действием и результатом.
Но всякое ли время? Легко принимаем мы сезонный и годовой циклы. Вывезем
удобрения на поля, задержим снег, вспашем, посеем доброе зерно, выполем
сорняки - получим урожаи. Трудом и терпением приумножим стадо скота. И так
далее.
Нужны большие усилия, выделение каких-то этапов работы, если задача
решается десятилетиями или дольше. Мы не ставим такую цель: "освоить
ближний космос", а приветствуем каждый полет, гордимся подвигом каждого
космонавта.
А если работа охватывает тысячелетия? Скажем, стоит задача: превратить
человека в космическое существо. Превратить космос в человеческий дом.
Можем ли мы работать во имя такой, невероятно общей задачи? Или будем
дробить ее на тысячи этапов, среди которых непременно окажется и то, что мы
делаем сейчас, вся наша промышленность, наука, искусство? И от чего вести
счет началу звездного пути - от каменного топора или формулы Герона?
И все ли в нашем развитии - даже если отбросить очевидные уродства
вроде милитаризма - гладко укладывается в логику прогресса? Не обманываем
ли мы себя, полагая, что цивилизация, средство скорейшего решения