"Вадим Кожевников. Лилась река " - читать интересную книгу автора

нашего труда зависит. - Сазонов вздохнул, осведомился: - Ну что? Может,
хватит? Это я вам только, конечно, попросту и на скорую руку. Вообще-то еще
всяких коллизий хватает. Одно - каким человек должен быть, другое - какой он
есть. И всегда, каким он должен быть, останется для нас всех целью жизни,
для всех, кто при нас живет и после нас жить будет. - И Сазонов снова стал
беспокойно озираться на тот участок, где работали его люди.
- Но, очевидно, такая атмосфера сложилась в вашей бригаде благодаря
влиянию и лично вашему.
- А при чем здесь я? - удивился Сазонов. - Такое движение по всей
стране пошло, зачали его машиностроители, а мы подхватили. А мне лично, что
ж.". - Сазонов задумался, потом, помедлив, сказал: - Вот говорим мы:
коммунистический труд1 А он должен не только производительность поднимать,
но и человека. Я вас нудить нашими цифровыми показателями не стану, но вот
люди у нас в бригаде срослись, это цифрами не докажешь. Ну а чем? А вот, к
примеру, приходят на работу в положенное время, а уходят позже. Смену
отработают, а сидят, не расстаются, разговаривают каждый о своем, а всем
интересно. Не сразу, значит, домой тянет. С моей точки зрения, это большой
человеческий показатель, хоть его ни в какую графу и не впишешь... -
Посмотрел рассеянно в бездну котлована, сказал: - Вот на фронте мы сильно
солдатской дружбой сроднились, идешь в бой, знаешь, пока кто живой - выручит
до самой своей смерти, а выручит, так то высшая мерка надежности в человеке
за человека, - взглянул на меня уже пытливо, произнес настороженно: - Я это
к чему. Конечно, тут не то же самое. Но если люди друг другом так
заинтересованы - значит, коллектив. Значит, бригада общим делом дышит.
- Я вас понял...
- Ну, вот! - обрадовался Сазонов. - Значит, существо учуяли. А все
остальное поглядите в подшивке газетной, там все: и цифры, и факты, и
выкладки, как и что у нас получается в смысле всех причитающихся с нас
показателей... - Поднялся, кивнул на прощание и полез ввысь по арматурному
сплетению, туда, где с опущенными забралами на лицах ютились сварщики и
перед каждым из них трепетало бело-звездное свечение.
Я перешел к противоположному краю плотины, к той стороне, где уже
натекало из реки будущее море.
Отсюда хорошо была видна просека в тайге, подобная бесконечному ущелью,
на дне которого стояли опорные мачты с многовесными гирляндами изоляторов и
тяжко обвисшими кабелями высокого напряжения. Это по ним теперь потечет
превращенная исполинская энергия могучей реки, работая на всю страну. Я
стоял на вершине каменного гигантского монолита плотины, словно изваянного
из серого гранита, возведенного волшебным трудом человека. И мысленно перед
моим взором вставало видение солдатского окопа в разрывах огня, стали, где,
учащенно дыша, люди выжидали сигнала к атаке. Подняться из этого окопа было
равно тому, чтобы выйти на расстрел. А они поднимались и шли. Шли и
побеждали. И снова окапывались на следующем плацдарме, и снова, учащенно
дыша, выжидали сигнала к атаке, и снова бой во имя людей, за человека, каким
он должен быть и какой он есть, такой обычный и столь необыкновенный, наш
советский человек.
Широко и просторно плыла река, вольготно раскинувшись в своей сверкающей
красоте. И когда на обрывистом берегу вырастали изломанные башни утесов, они
походили на угрюмых стражей, которые караулят реку, чтобы она от них никуда
не убежала и никто не похитил ее.