"Вадим Кожевников. Белая ночь " - читать интересную книгу автора

- Полярный он длинный, - сказал Ползунков, - многомесячный, успеют
поесть.
- А я по нормальному дню считаю, - строптиво ответила Алена Ивановна. -
Мало ли что стихия природы здесь наворотит, у меня свой счет. - И, гремя
ведрами, пошла набирать чистого снега для растопки его в кастрюлях на воду.
Ползунков, кряхтя и охая от боли, кое-как облачился и вышел из
вагончика, опираясь на обломок рейки неповрежденной рукой. В глазах у него
поначалу рябило, но от свежего, студеного ветреного воздуха он как бы
очнулся, набрался силы и вышел к побережью. И то, что он увидел, ошеломило
его. И не столько радостью ошеломило, что идет дело, как им было придумано,
а тем, что, выходит, он стал беспамятным от ушибов, потому что если б он
кому-нибудь не сказал про свои замыслы, откуда бы тогда люди узнали, как
действовать. Так что же это выходит, вроде инвалидность ума его постигла -
выпадение памяти, так кому он тогда такой нужен.
А тут еще подошел водитель и оживленно объявил:
- Вот, Егор Ефимович, можете любоваться. Все идет по-вашему! А мы-то
меж собой вас, извиняюсь, обзывали, что грузы на лед приняли, а как со льда
поднять, один мрак и полная неясность.
- Значит, команда была правильная? - осторожно осведомился Ползунков.
- Феликс тут над нами потиранствовал вволю, - почему-то восторженно
сказал водитель. - И сам себя не жалел, за все сам брался. - Добавил
задумчиво: - Я-то думал, он - тип. А оказалось, парень с башкой, все толково
запомнил, как вы велели.
- Фенькин хворает, - напомнил Ползунков. - Весь жаром пышет. Совсем
слег. - И. спросил встревоженно: - Значит, это его команда была?
- А как же. По всем линиям.
- А меня он поминал? Может, он сам сообразил?
- Откуда у него может быть подобная сообразиловка - водитель, как и
все.
- А если я ему, допустим, ничего такого не присоветовал?
- Да вы что? - недоверчиво улыбнулся шофер. - Да и зачем вам его выше
его самого возвышать, и без этого мы Феликса зауважали. Парень надежный, с
перспективой.
Ползунков кивнул, водитель удалился.
Чувствуя слабость и ноющую сильную боль в поврежденных местах, Ползунков
поплелся обратно к вагончику. Войдя в вагончик, мельком взглянул на себя в
зеркало.
Защетинившееся за ночь лицо его было худым, опавшим, и губы запали в
беззубый рот, и взгляд унылый, старческий. Неужели оттого, что перепугался
смерти? Он, столько раз на фронте от нее не отворачивавшийся. Так то на
фронте...
Подойдя к полке, где лежал Фенькин, Ползунков осторожно присел у него в
ногах, дождался, пока Фенькин пошевелился, и тогда произнес шепотом:
- Феликс, ты как - ничего?.
Фенькин сдвинул с лица шубу и уставился на Ползункова воспаленными
глазами. Ползунков сказал виновато:
- Я, вот видишь, вполне, а ты из-за меня хвораешь, простудил я тебя. -
И добавил сипло: - Своего спасителя.
Фенькин закашлялся, сплюнув, поправил: - Не спасителя, а спасателя, -
усмехнулся. - А простуда не проказа, детская болезнь, засопливел и все. На