"Вадим Кожевников. Белая ночь " - читать интересную книгу автора

ущемить этим авторитет Ползункова. Когда Ползунков, как и сам Фенькин,
сейчас не в себе от тягостных переживаний. Егор Ефимович ведь больше одинок,
чем он, Фенькин, ему самому еще, может, что и подвернется в жизни, а Егор
Ефимович в личной жизни все равно как контуженный после первой своей неудачи
и в удачу не верит. И он вспомнил, как Егор Ефимович говорил задушевно, что
считает себя дважды рожденным, как все люди, которые воевали и остались живы
после войны. И поэтому работать он должен за двоих. И действительно,
Ползунков никогда не знал для себя покоя, спокойствия и, не щадя себя,
брался всегда сам менять скаты, делать ремонт на стуже, в буран, выкапывать
путь машинам в...сугробах - в этом он всегда был первым и самым главным.
И томящая пустота, бесчеловечность ледяного покрова, освещаемого
сполохами северного сияния, гигантскими всплесками света, вызвала у Фенькина
ощущение, что его раздраженность, обида против Егора Ефимовича, в сущности,
хорошего, человечного человека, мизерны, и не стало для него сейчас сильнее
желания, как только увидеть Егора Ефимовича на этом обесчеловеченном
пространстве, где властвовали только льды и трепещущие сполохи северного
сияния, изливающего свой космический свет цвета льда на лед.
Став на подножку бульдозера, Фенькин оглядывал кромку льда и увидел
лежащую на нем у самого уреза обледеневшую жердь. И бросился к этой жерди,
еще не сознавая того, какое ужаснувшее его подозрение вызвала эта
обледеневшая жердь, лежащая у кромки льда, о которую колотились волны
буграми асфальтового цвета.
Фенькин нашел Ползункова, вмерзшего в ледяную расщелину. И приволок его,
обледеневшего, тяжелого, как глыба, к вагончику, и сам мокрый, обледеневший,
обессиленный, повалившись возле вагончика, не сразу нашел в себе силы, чтобы
подняться, но поднялся и вошел в вагончик и там снова упал гулко на пол,
своим падением разбудив спящих на полках людей. Проведя глазами в смерзшихся
ресницах, он просипел:
- Егора затаскивайте, он снаружи лежит...
И люди в исподнем выскочили наружу и втащили в вагончик тяжелого в глыбе
ледяного чехла Ползункова. Алена Ивановна металась полураздетая, и никто не
замечал, что она полураздетая, и Ползункова раздевали, вернее, выламывали
его из обледеневшей одежды. И оттирали его спиртом, а Алена Ивановна
разожгла колонку, чтобы кипятить воду.
Все были заняты только Ползунковым. Фенькин же, забравшийся на нары и в
ознобе стучавший зубами, натянув на себя все, что под руками, был словно
забыт в суматохе, может, потому, что в нем оставалось больше жизни, чем в
Егоре Ефимовиче.
Очнулся Фенькин оттого, что его волокли на кухню, здесь раздели его
догола, посадили в корыто с горячей водой и накрыли с головой брезентом,
шубами. Затем Алена Ивановна вытирала его насухо, и при этом кто-то поил его
из алюминиевой кружки спиртом, и потом, надев на него его собственный
комбинезон на меху, уложили на полку, завалив сверху полушубками.
Наверное, тем же самым процедурам был подвергнут и Ползунков. Но лежа в
меховом комбинезоне под шубами в хмелю, Фенькин переживал это купание в
корыте, прикосновение к себе рук Алены Ивановны, как то, что он испытывал в
полевом прачечном отряде, когда Феня-мама купала его в тазу и при этом
шептала упоенно и ласково: "Вот мы больше невшивенькие, не грязненькие, а
чистенькие, хорошенькие", - и, вынув полукруглый гребень из своих волос,
бережно расчесывала свалявшиеся в болезненный колтун густые его патлы. И